Катастрофа в подарок

Иванова стянула резинку, удерживающую волосы. Выпущенные на свободу упругие, густые локоны покрывалом укутали плечи.

— Я похожа на тех, кому нужно бежать? — она усмехалась, разглядывая из юбки выскакивающую перед братом училку. Подумав про себя: «Попал в малинник котяра, то-то не стал особо сопротивляться отцу с новой работой. — Илона заглянула в алчущие глаза потенциальной кандидатки на распятие на столе директора, пообещав себе: — такого секатора из Натальи выкую, что всю сладкую ягодку вырежет по самый корень!»

— Скорее, на ту, за кем бегают. Вон как ученики вас взглядами лапают. — Продолжала верещать Нина.

— Мальчики с рождения знают толк в женской красоте. — Байкерша встряхнула головой, откидывая с глаз непослушные пряди. Тихий вздох эхом прокатился по школьному двору.

Она усмехнулась, взглянув на распростёртого у ног неудачника:

— Удел одних — купаться в мужском восхищении, других — довольствоваться тем, что падает в грязь.

Учительница английского громко возразила:

— Не падает, а роняют!

Илона кивнула Наталье, указывая кончиком сапога на «недвижимость»:

— Девушка, это не вы потеряли?

Сидорова вступила в игру, не желая отдавать победу в руки бывшей подруги:

— Нет. То, что лежит, — не моё, хотя очень настойчиво претендовало на это звание, — и, обернувшись к Пироговой, добавила: — Нина, забери убиенного. Может, сгодится на что. До сих пор ведь годился?

Лев смотрел на то, как слаженно действовали сестра и предмет его вожделения. Кроме гордости за Илону и подавляемого желания улыбнуться находчивой Наташе, он почувствовал нечто тревожное. Колокольчик — или что там порой называем мы интуицией? — натужно кряхтел, предупреждая, что радуется образовавшемуся тандему директор напрасно. Лёд и пламя образуют порой нечто на удивление разрушительное…

В голове возникли кадры далёкой по времени хроники: столб пепла и пламени взрыва водородной бомбы огромным мухомором уходит в небо.

Рука непроизвольно поднялась вверх, пытаясь в волосах создать подобие разрушения.

Колокольчики больше не брякали, тем более не кряхтели, а почему-то шептали хорошо поставленным женским голосом: «Добро пожаловать в собственную Хиросиму, господин Иванов!»

Глава 13

Роман, в приподнятом настроении, возвращался в дом Михаила Потапова, откуда самым безжалостным образом час назад был выдернут братом. Вечер не стал совершенно провальным, несмотря на ссору с богемной подругой. Неожиданный подарок судьбы в лице пьяной в хлам, мирно похрапывающей на руках Иванова девушки казался знаком.

Она олицетворяла его теперешнюю жизнь: красиво упакованное, хорошо оплаченное времяпрепровождение успешного мальчика, в отключённом состоянии бредущего по проторенной папочкой тропке.

А впрочем, даже не бредущего. Сверхопека заботливой мамы походила на надёжные руки Льва, но несущие двухметрового сыночка прямиком к оазису благоденствия. Ну, чем не рай земной в отдельно взятой ячейке общества? Главное, не объявлять протестов с голодовками да поступать так, как хотят заботливые родители. Вячеслав молчать не стал, а младший Запашный всегда подражал брату помня его совет:

— Хочешь досадить родителям — стань голубым. Если с этим никак, то подайся в искусство.

Роман начал брать уроки рисования. И, надо сказать, брать было за что… Жаль, что счастье не бывает вечным…

Мясоедова Ада Фирсовна, славилась идеальными пропорциями тела, сформированного утомительными тренировками в тренажёрном зале и упоительными занятиями сексом с молоденькими мальчиками. Маскируя последнее под обучение высшему творчеству, что полностью соответствовало полученным ими в итоге навыкам. Наставница устала выслушивать от подруг истории о походах налево последнего сластолюбивого подопечного.

В День всех влюблённых сорокапятилетняя дива от андеграунда объявила обомлевшему Роме, что больше не чувствует трепетного восторга при взгляде на молодого любовника и просит её отпустить. Любовь ушла, а вместе с ней — всё-то светлое, что было в их отношениях. Тёмными красками она рисовать не умеет, да и не хочет.

Чек на энную сумму, отписанный Запашным вперёд за год обучения, остался в кармане несчастной женщины, в очередной раз разбившей ранимую нежную душу о скалы суровой действительности.

Ада театрально заламывала руки во время длинного монолога, проклиная мир, наполненный несовершенством, в слезах и отчаянии описывая внутренние страдания и безутешность. Госпожа Мясоедова забыла упомянуть, что через час её ожидает массажист Зураб — двадцати двух лет отроду, скромный, преданный и подающий большие надежды с огромным «достоинством».

Она уходила от Романа в массажную даль, плавно покачивая упругими бёдрами. Столь же крепкими, как руки смуглого красавчика, с восхищением взиравшего на взрослую, но утончённую музу по-восточному влажными глазами.