Категории. Об истолковании

Этим путем как род в наибольшей (наивысшей) мере обозначается то, что, будучи родом, не является вместе с тем видом, и в то же время то, за пределы чего не может подняться выше другой род; а с другой стороны, как в наибольшей (наивысшей) мере, (мы определяем) то, что, будучи видом, не является родом, то, что, выступая в качестве вида, не подвержено дальнейшему делению на виды и что при указании существа вещи сказывается о многих, отличных друг от друга по числу вещах. Что же касается тех звеньев, которые находятся в промежутке между крайними, их признают находящимися во взаимном соотношении родами и видами, и каждое из них принимают за вид и за род [вместе], беря, однако, его каждый раз в одном и потом – в другом отношении; причем звенья, идущие вверх перед самыми последними видами вплоть до самого первого рода называются родами и видами и взаимно подчиненными родами, как Агамемнон называется Атридом, и Пелопидом, и Танталидом, и, в конечном счете, потомком Зевса. Только при указании родословных возводят начало по большей части к одному источнику, примерно сказать к Зевсу, между тем при родах и при видах дело обстоит иначе, ведь сущее не является одним общим родом для всего, и все существующее не является однородным на основе одного наивысшего рода, как говорит Аристотель. Примем, напротив, как [у него] в «Категориях», десять первых родов в качестве десяти первых начал; [тогда] если обозначить все их как сущее, такое обозначение будет у них, по его словам, одинаковым по имени, но не одинаковым по смыслу. Дело в том, что, если бы сущее было одним общим родом для всего, тогда все называлось бы сущим; в одном общем смысле имеется десять первых [родов], то общность дается только по имени, но не в то же время и по смыслу, раскрывающемуся в соответствии с именем. Таким образом, самых общих родов – десять, а для последних видов имеется некоторое, однако же не безграничное число; что же касается индивидуальных вещей – сюда относится то, что идет вслед за последними видами, – то их число безгранично. Поэтому Платон указывал пройти путь (опускаться) от самых общих родов до самых последних видов и [потом] остановиться, а путь проходить (опускаться) через промежуточные точные звенья, подвергая их делению с помощью видообразующих признаков; то же, что безгранично по числу, он указывает оставлять в стороне, так как относительно него не может получиться [никакой] науки. При спуске к самым последним видам, необходимо, производя деление, подвигаться среди [получающегося] множества, напротив, при подъеме к наиболее общим родам надлежит собирать множество в единство. Ибо вид и еще более род являются тем, что сводит множество в одно существо, а частичное и единичное, напротив, всегда разделяет единство на [некоторое] множество, ведь через причастность к виду большое число людей образуют одного, а через посредство отдельных людей единый и общий человек образует (несколько) их. Единичное всегда вносит разделение на [отдельные предметы], между тем общее связывает вместе и образует одно.

Поскольку сейчас указано про род и про вид, что представляет собою тот и другой, и [сказано], что род имеется [каждый раз] один, а видов – несколько (ведь род всегда подвергается делению на несколько видов), поэтому род всегда сказывается о виде, и все, что стоит выше, – о том, что стоит ниже; между тем вид не сказывается ни о примыкающем к нему роде, ни о том, что кверху [от этого рода], ведь здесь обращение не имеет места. В самом деле, сказываться одна о другой могут либо вещи, применимые в одинаковом масштабе, например, ржание – о лошади, или же вещи большего масштаба – о вещах меньшего, как живое существо о человеке, но вещи меньшего масштаба о вещах большего уже не могут, ведь нельзя уже сказать про живое существо, что это – человек, как можно сказать про человека, что он – живое существо. А о тех вещах, о которых сказывается вид, о них с необходимостью будет сказываться не род вида, а род рода вплоть до самого высшего рода: если верно сказать про Сократа, что это – человек, а про человека, что это – живое существо, а про живое существо, что это – субстанция, тогда верно и про Сократа сказать, что это – живое существо и субстанция.