Категории русской средневековой культуры

«Душа, — писал Иоанн Дамаскин, — есть сущность живая, простая и бестелесная, по своей природе невидимая для телесных глаз, бессмертная, одаренная и разумом, и умом, не имеющая формы, пользующаяся снабженным органами телом и доставляющая тому жизнь и приращение, и чувствование, и производительную силу, имеющая ум, не иной по сравнению с нею самой, но — чистейшую часть ее, ибо как глаз в теле, так ум в душе (одно и то же)»[454]. Душа состоит из разумной и неразумной частей: возможно, как разумное, так и неразумное ее движение...

«Диоптра, или Душезрительное зерцало» — стихотворный диалог Души и Плоти, написан был византийским автором XI в., Филиппом Монотропом («Пустынником»). Славянский перевод этого памятника фиксируется с конца XIV в. ((Диоптра» была чрезвычайно популярна и, несмотря на свой большой объем (более 10 авт. л.), переписывалась вплоть до XIX в.

«Диоптра» состоит из небольшого Плача, содержащего около 370 стихов, и Диалога Души и Плоти, состоящего из четырех частей. каждая из которых включает более 1000 стихов. В заключительном «Оглаголании яже к любозазорным» Филипп Монотроп сообщает, что написал «Диоптру», будучи понуждаемым духовным отцом Каллиником, жителем Смоленских стран («житие ибо имущу в странах Смоленьскых»). По мнению ряда ученых, Каллиник мог быть жителем русской Смоленщины, но скорее всего имелась в виду одна из областей Македонии, которая носила такое же название.

В «Диоптре» ощущается влияние античных «сократических» диалогов, средневековой литературы Западной Европы, но главным источником этого произведения была святоотеческая литературная традиция восточной церкви. — См.: Прохоров Г.М. «Диоптра» Филиппа Пустынника — «Душезрительное зерцало» // Русская и грузинская средневековые литературы. Л., 1979.

По мнению Г.М. Прохорова, Филипп Пустынник представляет «нам образ человека не статический, но в динамике исторического движения», от прошлого, каким его понимал средневековый человек, к настоящему и будущему[455]. Диалог Души и Плоти затрагивает проблему сущности человека, которая отчасти раскрывается в трагедийности человеческого «самовластия». Прошлое начинается с акта творения. Первозданное тело было прекрасно: оно не требовало одежд — было совершенно и не подвержено ни страданиям, ни болезням. Душу Бог сотворил «умну и живу... словесну же и разумну... бестелесну и невещественну... просту и самовластну». Душа обрела «дыхание в животе бесмертьнем». С ангельским миром ее роднили «словесное и умное». Сопряжение души с телом привело к тому, что тело стало как бы защитником души от дьявольских козней, оно дано было для «добродеянья», но в то же время в нем было свойство и животных — «яростное и похотное». Человек оказался «животно смешено»: «И вещестьна, и невеществена, словесна и бесловесна же, мрьтвна и бесьмрьтна, видима и невидима, — лучьшее от вышнаго, от нижнего же тело, примесив душу божественую къ земному»[456]. В отличие от животных человеку была оказана величайшая милость Творца, давшего ему «самовластие» — способность выбирать (и различать) добро и зло. Три высших способности составляют в человеке богоподобный образ: «словесное», «обладательное» и «самовластное».

«Самовластие» человека можно также отнести к особому «промыслу Божьему», устремленному в будущее: христианину ведь предстоит оправдаться за этот величайший дар на Страшном Супе. Прошлое замкнуто на настоящем и определено будущим.

Кто же больше виноват, что произошло грехопадение, — Душа или Плоть? Служанка-Плоть отвечает, что виновата госпожа — Душа, обладающая свободой выбора. Но почему же тогда, спрашивает Душа, наказана только Плоть? Вопрос этот — о степени «виновности» — решается полюбовно: не в себе Душа обрела начало, — оно составилось в соединении с Плотью: нет бестелесной души, как и бездушного тела. Человек одушевлен: значит, и «виновность» нераздельная. Тела у людей разные, а души — одинаковые (от Бога). Души можно уподобить воде, а тела — растениям, которые преобразуют воду; так различны меж собой масло и вино...