Конечно, державная власть может и не нравиться. Более того, она может быть даже неправедной: «От начала проповеди апостольской даже до Константина Великого, чрез триста лет, были лютейшие... гонения, а хотя бо малом некоем христианском бунте слух прошел когда, отнюдь его нет». Закон христианский бунтовать запрещает! Даже строптивым владыкам надо подчиняться, что уж говорить о своих — православных государях: «Оные бо суть господия, сии же и отцы». Феофан Прокопович подошел к обоснованию патернализма: ведь в душе каждого человека существует идея подчинения старшему в семье и роде. Мысль об отцовской власти царя отразила собой тот радикальный поворот в развитии сознания, о котором уже шла речь выше: державная власть обретала субъективную сферу переживания вне себя, становясь «теплой», «своей»... От царской власти Ивана Грозного мог исходить лишь холод вечности.
Подведем главный итог главы. Идея о «самовластии» была известна Древней Руси, но выражалась она только в том, чтобы определить самодержавство одного человека — русского князя, которому Богом дано владеть людьми. Как он ими владеет? Где пределы этой власти? Можно ли нарушать обычаи и порядки, ставшие традиционными для общества? Вот те вопросы, которыми был озабочен древнерусский человек. Его еще не мучает сознание того, что всякий христианин — не только великий князь — самовластец по природе своего рождения и бытия; его еще не раздирают сомнения о предельности этой «воли» и ответственности за нее перед Богом.
А.И. Клибанов отмечал, что до второй половины XV в. проблема свободы воли человека не обсуждалась в обществе и не воспринималась как именно проблема[587]
. Зато с конца XV и до XVII в. включительно не было темы более трудной, чем эта. Рубеж средневекового миропонимания — появление в общественном сознании конца XVII-XVIII в. таких ценностных ориентаций, которые создают почву для формирования новых идей о гражданской свободе человека.Суть «переходного периода» заключается в том, что в Новое время богословская идея «самовластия» человека трансформируется в концепцию христианской свободы и дополняется идеей о суверенитете личности, у которой стремление к добру заложено в совести. Богословская оппозиция «души и тела» заменяется тезисом о гармонии внутреннего и внешнего содержания человека. Царская власть уже не воспринимается как сила необходимая для исправления человеческой природы. Сам человек,
Если «самовластие» человека средневековья замкнуто на идее ответственности перед Богом за пройденный путь познания добра и зла в вере христианской (как ее тогда понимали), то человек, о котором писал Магницкий, ощущает свое «самовластие» в ином — в освоении природы, в присвоении достижений искусств, науки, это самовластие доброго хозяина на земле, которому Богом даровано обладание жизнью. Такой самовластный человек обретает новые горизонты в своем самораскрытии. Он жаждет «внешней» мудрости, познания наук, искусств, он начинает ощущать и получать удовольствие от жизни, от ее
Глава четвертая. СТРАШНЫЙ СУД: ВРЕМЯ И МЕСТО
Песок морей и капли дождя и дни вечности кто исчислит?
Иисус, сын Сирахов 1.2
В 1492 г. от Рождества Христова кончалась седьмая тысяча лет по счету времени от Сотворения мира[588]
. Церковная пасхалия[589] доводилась и на Руси, и в Византии до семитысячного года, а против последней даты на одной из рукописей было даже написано: «Зде страх! Зде скорбь!» Одно из первых предположений о конце света в 7000 г. было высказано еще в первые века христианства. Так как тысяча лет пред Богом, «яко день един» (Пс. 89. 5), то именно семь дней творения стали прообразом для ожидавших Парусии. Второе Пришествие принято было также называть «днем Христовым», или «днем Господним».