В отличие от Аристотеля, считавшего, что время объективно как некая мера движения, и Платона, утверждавшего, что оно «нескончаемо» и «подобно вечности», Августин Блаженный был уверен в субъективности времени, в ее иллюзорности. «Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время, если бы я захотел объяснить спрашивающему — нет, не знаю. Настаиваю, однако, на том, что твердо знаю: если бы ничто не проходило, не было бы прошлого времени; если бы ничто не проходило, не было бы будущего времени; если бы ничего не было, не было бы и настоящего времени. А как могут быть эти два времени, прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? И если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее оказывается временем только потому, что оно уходит в прошлое. Как же мы говорим, что оно есть, если причина его возникновения в том, что его не будет! Разве мы ошибаемся, сказав, что время существует только потому, что стремится исчезнуть?» — писал Августин в «Исповеди»[590]
. Он убежден был в том, что существует три времени: настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. «В тебе, душа моя, измеряю я время».Память дана для обладания прошлым, созерцание — для ощущения настоящего, ожидание — для восприятия будущего: это наполняет дух, душа как бы «расширяется». Время, согласно Августину, — внутренняя реальность, которой нет вне воспринимающего ее духа. Время и Пространство характеризуют земной мир и сами сотворены Богом. Но Время и Пространство, которые предсуществовали в Слове Бога до того, как он реализовал их в сотворенном мире, следует отличать от земных и преходящих времен и мест[591]
.Философия времени раннего западноевропейского средневековья утверждала, что время Библии — это вечно длящееся время, которое проявляется во времени земном, бренном, текущем. Явленное, событийное время — это воплощение времени сущностного. Время земное уподобляется времени Священного Писания, а потому день в нем может рассматриваться как тысячелетие! Разве можно земным чувством времени оценить и понять то, что в третий час после сотворения своего мужчина дал имена животным, в шестой час женщина, только что созданная, вкусила от запретного плода и предложила его мужчине, а в девятом часу одного этого дня Господь изгнал их из рая? Средневековое отношение к сакральному времени, как в Западной Европе, так и в России, было единым в том, что в сознании людей происходило слияние библейского времени с собственным настоящим. Время земное, событийное не воспринималось как подлинное, потому что главным было время сакральное, — только оно обладало прерогативой реальности[592]
.О.Э. Мандельштам, говоря о «Божественной комедии» Данте, отмечал: «Нам уже трудно себе представить каким образом... вся библейская космогония с ее христианскими придатками могла восприниматься тогдашними образованными людьми буквально как
Однородного, бесконечного, пустого времени не существует вообще, ибо человек переживает время. Подлинное время сжимаемо, расширяемо, неоднородно, относительно и даже условно[594]
. Оно — реальное отражение сознания. Время есть алогическое бытие человека.В «Диоптре», о которой уже шла речь, была раскрыта христианская философия времени в контексте истории самого человека. Прошлое начинается не с акта творения, а с грехопадения[595]
. Оно привело к тому, что появилась брешь между чистым смыслом-умом и умом, воплощенным в материи. После грехопадения душа потеряла свое «благоукрашение» и обрела «мерзкое и гнусное» тело. История у человека возникла потому, что определилось его будущее, в котором соединятся вновь душа и тело... А пока как следствие грехопадения в мире господствует смерть и бренное тело обретает тлен, тогда как душа, разлучаясь с телом, возвращается в мир горний «к обителем невещественным».В настоящем происходит помрачение образа Божьего в человеке: настоящее есть