Не хочу, не могу и нет никаких оснований упрекать Мысловского – выдающегося, талантливого горовосходителя одного из лидеров нынешнего альпинизма – в спортивной безнравственности. Наши с ним взгляды на сей счет как и взгляды большинства наших товарищей, не расходятся. Он пошел этим маршрутом, потому что твердо верил в выбранную им тактику. Он считал, что подобная тактика придает стене как бы новое качество – она в этом случае становится смирной и невинной. И в доказательство своей правоты привел самый веский, неоспоримый аргумент – с группой товарищей совершил блестящее умное, красивое, безаварийное восхождение на вершину пика Коммунизма по этой стене.
Однако мое принципиальное отношение к этому пути не изменилось. По-прежнему считаю, что достижение связано гораздо больше с талантом и удачливостью восходителей, чем с доступностью маршрута.
Может случиться, что ночная температура лишь слегка прихватит осколки породы. Тогда на отогрев камней понадобится меньше времени. Тогда камнепад начнется ее в одиннадцать, а, скажем, в десять или того раньше. Но допустим, все это можно предусмотреть и уходить со стены с запасом времени. Зато никак нельзя предотвратить всевозможные случаи задержки: кто-то заболел, получил травму, резко снизилась видимость… Мало ли Что может случиться в горах?! Вероятность такой пустяковой задержки да еще на сложнейшем маршруте так велика, что со временем – и небольшим – становится почти неизбежностью. И тем она, вероятность, больше, чем длиннее общий срок восхождения, чем больше выходов на стену. Если преодоление стены длится, скажем, не десять, а пятнадцать дней, то шансы задержки возрастают в полтора раза, а опоздание смерти подобно. Потому-то я и говорю: только выдающееся мастерство, сноровка группы и счастливое везение принесли им успех. Но малейший недобор того и другого может привести к трагедии. Я думаю, было бы хорошо собраться, как говорят, за «круглым столом» и поговорить о правомерности таких маршрутов.
Это я и доказывал Мысловскому.
Что касается общих итогов экспедиции, то без всякой натяжки могу назвать их отличными. Группа Мысловского, как уже сказано, достигла вершины, пройдя по проблемной стене. Я руководил группой (Игорь Рощин, Геннадий Карлов, Николай Алхутов), которая поднялась на пик Коммунизма сложнейшим маршрутом: за всю историю альпинизма он был пройден только однажды – десять лет назад командой Кирилла Кузьмина. Кроме того, в этом районе мы совершили первопрохождение на пик Правды (категория трудности 56).
ГЛАВА VI. ПОГОНЯ ЗА «СНЕЖНЫМ БАРСОМ»
Я прибыл в лагерь и тут же заболел ангиной. Не помню, где и как простудил горло, но знаю, что эта вот «утечка осторожности» – главная причина. Протекала ангина остро – несколько дней лежал с высокой температурой. И хотя сыграла роль той самой отрезвляющей «колотушки», на склоны пика Коммунизма я вышел сильно ослабленным.
Я руковожу восхождением, но иду в хвосте. Неловко, но ничего не поделаешь. Сначала двинулся по привычке первым, вытоптал сотню шагов, но понял, что не по силам. Ребята заметили – предложили идти сзади. Они правы: группе это невыгодно – переоценка сил одним из участников может сорвать восхождение.
Еще правильней было бы выйти двумя-тремя днями позже. Этого мне бы хватило, чтоб прийти в себя. Прогноз позволял. Не позволяло другое: один из участников торопился на чемпионат СССР на Кавказе. Будем его называть Петром Петренко. Альпинист крепкий, один из сильнейших наших спортсменов. До звания «Снежный барс» ему не хватало последней вершины – пика Коммунизма. (Этот восходительский титул дается тем, кто покорил все четыре семитысячника страны: пик Корженевской, пик Ленина, пик Победы и пик Коммунизма). Нынешнее восхождение принесет ему почетное звание. Я радовался, что подобралась сильная группа: большинство участников – ведущие мастера альпинизма.
Времени до чемпионата оставалось немного, поэтому ради Петренко был составлен весьма жесткий график подъема и спуска. За четыре дня полагалось нам выйти к вершине маршрутом: с ледника Фортамбек на ребро Буревестника, далее по Большому Памирскому фирновому плато к Большому барьеру (6900 метров), затем по западному склону вершины.
Ад… Почему его представляют темным, бурлящим, клокочущим? Я его видел Он идеально белый, идеально тихий, идеально застывший. Над ним идеально синее, небо с идеально недвижным, висящим, злым, жарящим солнцем. Вся эта идеальность и есть ад. Он вовсе не подземелье – он в виде цирка, в виде глубокой вогнутой чаши.
Ад – это гнетущая однородность. Он манит своей идеальностью и незаметно, но быстро выматывает, доводит до обморочной усталости неподвижностью, беззвучием, одноцветностью – не на чем задержать глаза, не к чему прислушаться, нечего ощутить, кроме равномерно жгущего солнца. Когда нет ничего, кроме идеальной, растянутой на весь мир белизны, тишины, стылости… Чтобы испытать адовы муки, надо пробыть здесь не более часа…