Категория трудности

Когда спадает напряжение, рюкзак тяжелеет и дает себя знать, особенно обостряется резь в плечах, спина горит, зудит, как от пролежней. Снова додумал: не снять ли хоть на несколько минут, пока Уткин на спуске? Но не стал — как пассажир, который всю дорогу стоял и уж не хочет садиться на освободившееся место, петому что осталось ехать одну остановку.

Сверху непрерывно идут камни: мелочь и крупные. Огромные «чемоданы», плавно поворачиваясь в воздухе, падают стремительно, с шипом и гудом и, влепившись в склон, как от взрыва, разбрызгиваются на мелкие части. Я нахожусь в безопасности, словно под козырьком, в нескольких метрах от подножия стены с отрицательным углом. Если сверху скинуть отвес, он упадет от меня на десяток шагов ниже. Траектория полета камней отклоняется от чистой вертикали еще метров на десять. Но видишь полет, видишь момент приземления, каждый раз знаешь, как это будет, и все-таки инстинктивно съеживаешься, вздрагиваешь, как от окрика.

Уткину этот обстрел и вовсе нипочем — он на самой стене. Пока он готовится к спуску, я полулежу на льду, завалившись на рюкзак.

Воздух, насыщенный банной сыростью, так же сер, как и облысевший, точившийся водяной слизью лед. Из рантклюфта, что под стеной, метрах в пяти от меня струится парок. Его не видно — видна лишь «живая», шевелящаяся тень. Иногда камнепад на минуту затихает, горы становятся мирными, и от наступившей неподвижности тянет ко сну...

...Не было никакого предчувствия, никакого голоса интуиции, никаких внутренних «вещих» толчков... Уткин уже начал спуск и приближался к середине веревки... Грохот, треск, скрежет, словно столкнулись миры, расколол пространство. Горы колыхнулись. Я подскочил и, кинув взгляд кверху, увидал...

...Метрах в пятистах надо мной неторопливо, поистине с каменным бесстрастием отваливалась скала — громада в полсотни шагов в поперечнике и столько же высотой, став на ребро, на мгновение задержалась, будто решала, куда податься — встать на место или рухнуть вниз? — потом, перевалив эту точку, с огромным ускорением ринулась на меня...

Удивительно: и теперь помню каждое свое движение, хотя в тот момент не помнил самого себя. Что происходило у меня в голове? Какая баталия сил страха, воли, самосохранения?

Шагах в пяти от меня рантклюфт — зазор между ледником и скалой. Лед, подогреваемый теплом горной породы, подтаивает и образует щель. Глубина ее может быть самая разная. Порою она доходит чуть ли не до ложа ледника.

О глубине рантклюфта я ничего не знал, поскольку спустился на лед с растраченным чувством любопытства. Приметил его исключительно по альпинистской привычке подмечать подробности рельефа. К концу восхождения все эти горные чудеса приедаются настолько, что обращают на себя внимание не больше, чем собственная мебель в квартире.

Следовало предполагать, что он неглубокий. Во-первых, вряд ли здесь, на небольшой высоте, возможно мощное залегание льда. Во-вторых, стена нависающая и развернута к северо-западу, а потому сильно не нагревается — солнце здесь бывает недолго.

Но это предположение задним числом. Тогда едва ли я размышлял. У меня было два варианта: «принять на спину» смертоносную скалу или броситься в щель, имея при этом небольшие шансы на спасение.

Страшно ли было решиться на этот прыжок? Для переживаний времени не было. Словно на крыльях, я одолел разделявшие нас пять шагов и бросился вниз...

Пролетев несколько метров, я вдруг почувствовал резкое торможение, будто кто-то сверху вцепился в рюкзак и пытается удержать. Стены рантклюфта, как в скоростном лифте, внезапно замедлили свой роковой бег и остановились вовсе. Я ощутил сильный рывок и острую боль в плечах. Лямки рюкзака врезались в тело и угрожающе затрещали...

Все объяснилось просто: трещина на поверхности шириной немногим более метра книзу сильно сужалась. Тело мое еще проходило, а рюкзак — в полтора раза шире плеч — начал застревать в зауженной щели, пока не заклинился окончательно.

Остановка была своевременной. Под ногами рантклюфт сузился настолько, что две ступни уже проходили с трудом. Еще полметра, и поломал бы ноги, разодрал их о рашпильную поверхность стены, наконец, заклинился бы так, что потом и вытащить бы не сумели.

В тот же момент где-то на поверхности громоподобно ухнуло, по рантклюфту заходило грохочущее эхо, и на меня обрушился ливень камней.

И снова рюкзак меня спас. Поджав голову к груди, закрыв ее руками, я еще несколько мгновений ожидал того единственного, предназначенного специально для меня куска породы, который вопреки ньютоновским законам пролетит особой заковыристой траекторией, обогнет рюкзак и обрушится мне на голову.

Наступила тишина. Но я боялся открыть глаза, перевести дыхание, хотя понимал, что опасность миновала.