Катехон

Экскурсовод-мужчина из серии неудачников, которых к середине 80-х в стране накопилось какое-то неимоверное количество, что-то рассказывал. На экскурсоводе была черная шапка из искусственного меха. У экскурсовода были живые брови; Сожженный стал глядеть на эти брови. У экскурсовода были маленькие, слегка приплясывавшие черные туфли. Он стал глядеть на эти туфли. Было видно, что экскурсоводу холодно и что он живой. Что наедине с женщинами он горяч и изобретателен. Но то, что он говорил, было мертвым и холодным, как позолота, покрывавшая стены.

Он стал придумывать этому экскурсоводу историю. Вначале придумал ему сына; подумав, переделал сына в дочь и назвал Гульнарой. Эта Гульнара не выговаривала «р», и ее дразнили «Гульналой». Еще она воровала конфеты из трюмо, и отец-экскурсовод, застукав ее за этим или просто найдя где-то склад оберток, ругал ее громкими и живыми словами, а не теми, которыми сейчас рассказывает… Уже не рассказывает, закашлялся.

Он заметил: под его взглядом люди начинали кашлять. Люди начинали почесываться. Начинали ежиться и поправлять одежду. Не под всяким его взглядом, а под таким, придумывающим.

Это были его первые опыты.

Подержав детей в холодной полутьме, пошикав на них, их вывели на солнце. Недружным хором они сказали «спасибо» экскурсоводу, тот снова пошевелил бровями и пошел по солнцу к своей дочери и к жене, которую Сожженный еще не успел ему придумать.

Потом он узнает о Тамерлане больше. О Тимуре, как его правильнее называть. Но, читая о Тимуре, он будет вспоминать маленького экскурсовода в искусственной шапке.

А капусту они тогда засолили и придавили сверху тем самым Арнольдом, отмыв его с мылом в ванной.

– Гранит, – говорил отец, глядя на мокрый камень. Отец всё знал.

18

С Зарастро он провел четыре неплохих дня.

Зарастро вел себя довольно скромно; на выходе за пределы сознания не настаивал. «Мне и так хорошо», – говорил, садясь по утрам на его кровать.

Зарастро был певцом, но петь при Сожженном стеснялся, а Сожженный не просил. Только один раз, вернувшись с покупками, услышал сквозь шум воды, как Зарастро поет в ванной Моцарта.

Убьет он его тоже в ванной.

Даже не в самой ванной, а как сказать… в той комнате, повторив в ней ванную.

Почему? Нужно будет торопиться. В Институте во время последнего сеанса они, кажется, что-то смогли уловить. Он заметил это по их глазам.

O Isis und Osiris, schenket
der Weisheit Geist dem neuen Paar!

Он поет это внутри. «О Изида и Осирис, дайте Дух мудрости этой новой паре!»

Как быстро он научился пользоваться ванной. Как быстро научился петь.

Зарастро, его поздний плод, сын, страх, последняя человеческая привязанность. У Зарастро молодая и пустая голова. Он поет под струями воды.

Сожженный прислоняется затылком к твердой стене и прикрывает глаза.

Достаточно небольшой слабости, небольшой любви, и вот уже это начинает само уплотняться, проникать из луча сознания в сумерки мира.

Он достает из пакета батон и кладет на тумбочку под зеркалом. Батон отражается.

«Хватит». – Он стукнул локтем в дверь ванной.

«Сорри, папа».

«Я говорил не называть меня папой!»

Ванная замолчала, только вода билась в прозрачную ширму.

Он бы уничтожил этот Институт.

Но он не мог. Этот Институт тоже был его созданием.

Маленький трактат о господине докторе Оскаре Фогте

Он видел его серо-черный портрет в Институте, в одном из кабинетов. В каком? Неважно. В одном из кабинетов, на белой стене, по которой ползли тени.

Показалось, что это Ленин. Ответная улыбка (кого-то из сотрудников): найн.

Даз ист Оскар Фогт.

О да, они были похожи, русский революционер и немецкий невролог. Круглая, лобастая голова, прищур, бородка.

Господин Фогт родился 6 апреля 1870 года.

Господин Ульянов-Ленин – на шестнадцать дней позже.

Такие вещи не бывают случайными, господа. Вы меня слышите? Я вижу ваши удивленные глаза, чуть поднятые брови. Вы меня слышите.

Шестнадцать дней достаточно для создания дублера.

Вы хотите сказать… Нет, я ничего не хочу сказать. И прошу это не записывать.

Он любил эти безмолвные лекции в пустом коридоре. Надавив себе воды из кулера, он вставал у окна и медленно пил эту воду, как осторожные люди пьют спирт. В окне медленно исчезал очередной день.

Иногда кто-то из припозднившихся сотрудников выходил в коридор и, заметив его, махал рукой. Или подходил пообщаться. Как это мило. Хотите поговорить с морской свинкой? По стене двигались тени, за окном шелестел дуб.

Но даже если коридор был пуст, он пил воду и читал эти лекции. Иногда по-студенчески садился на подоконник. Всё равно всё записывается: он это чувствует по легкой боли в затылке.

Also, о чем это он? Доктор Оскар Фогт. Лысина, отражавшая свет лабораторных ламп. Бородка, подвижные ноздри. Быстрая походка, топ-топ, развевающиеся полы белого халата. «Итак, дорогие коллеги…»

Хлоп-хлоп-хлоп (аплодисменты).