Катенька

Снимались мы ежедневно в очень плотном режиме, не отменяя при этом остальных наших профессиональных дел. Приходилось прямо со съёмок уезжать, а чаще улетать на спектакли и возвращаться обратно на съёмочную площадку. В какой-то момент я почувствовал, что с трудом переношу подобные нагрузки. Друзья говорили, что я плохо выгляжу, и пора уже заняться своим здоровьем. Я понимал, что они правы и «так жить нельзя», но у меня ни на что не оставалось времени, и всё шло по-прежнему.

Наконец, друзья добились своего, и я направился в Сеченовский центр на кардиологическую консультацию. Произошло это 5 июня 2008 года. Осмотрели меня очень внимательно. Врачи в восторг от состояния моего сердца не пришли, но и ничего катастрофического тоже не нашли. Не могу их в чём-то упрекать. Они несомненно хотели, как лучше, а что получилось, как всегда — так на то это наша родина, Россия. Возможно, на врачей повлиял мой общественный статус, но на гастроли мне ехать разрешили, порекомендовав после возвращения обратиться к ним повторно. По крайней мере вышел я от них с абсолютной уверенностью, что моё сердце в полном порядке, и опасения близких и друзей были напрасны. Вполне обнадёженные мнением эскулапов мы с Катенькой отправились на гастроли в Прибалтику.

Назавтра, 6 июня, я умер. Уже с утра я чувствовал себя неважно. К вечернему спектаклю мне стало ещё муторней, но на сцену я всё же вышел. Правда, пробыл я там недолго. Нечто неестественной силы сжало всего меня. А мною продолжала владеть одна мысль — я должен доиграть спектакль. В итоге я отключился. У меня случился инфаркт. Как потом определили прибалтийские медики, из трёх основных сердечных сосудов два были полностью закупорены, а последний, третий, функционировал только на 40 процентов. В одном из сосудов и произошёл разрыв. Через полчаса разорвался второй полностью закрытый сосуд. Кардиологи кинулись спасать моё разорвавшееся сердце, но в это время оторвался тромб, что повлекло полную остановку сердца, и я оказался в состоянии клинической смерти. Уже позже кардиологи говорили мне, что складывалось впечатление, будто Некто могущественный меня преднамеренно убивал. Врач, дежурившая в реанимации у моей постели, сказала, что сам факт того, что я выжил, уже является чудом. Шансов на это у меня практически не было. И я сначала придерживался версии о «преднамеренном убийстве». Но теперь, по прошествии времени, я полагаю, что это не совсем так. Тот самый Некто просто предупреждал меня таким вот жестоким способом. А я, как это часто с нами людьми бывает, не обратил внимания на важное предупреждение.

Сегодня Его знаки мне столь понятны, столь отчётливы и столь очевидны, что я не могу себе объяснить, почему был так слеп. Меня предупреждали о трагедии, накатывающей на мою семью, взывали о внимании, а я был занят только своими страхами и ощущениями. Мне прямо говорили: смерть рядом, а я всё относил только к себе. Я никогда не смогу себе этого простить. И даже не потому, что думаю, будто Катеньку можно было спасти. Скорей всего, на тот момент уже было поздно. Но у нас был шанс хотя бы побороться, попробовать что-нибудь сделать, оттянуть трагедию. Ничего этого нами сделано не было. Всё случилось так быстро, что я до сих пор не способен это осознать до конца.

Возможно, сам факт нашей совместной борьбы что-либо изменил бы, повлиял бы на конечный результат, придал Катенькиному организму дополнительные силы. Не знаю… Но сегодня я ловлю себя на мысли, что завидую тем, кто смог побороться. Даже если они проиграли, но хотя бы попытались. Я этого не сделал…

Как я рассказывал, инфаркт у меня случился во время спектакля «Ботинки на толстой подошве», в котором я был занят с моим другом Сашей Феклистовым. Возможно, именно его расторопность спасла меня. По его рассказу, ныне звучащему вполне анекдотически, он испугался не только за моё состояние, но и за возможное отношение ко мне местных врачей. Ведь мы находились в Прибалтике. В Сашином сознании сразу всплыло: советская оккупация, военная форма того времени, армейские сапоги, в которые я был облачён на сцене. Он в ужасе начал всё это с меня стягивать, считая, что таким образом может облегчить мою участь невольного оккупанта. Слава богу, уж чего я точно не ощутил во время болезни и лечения, так это отношения местного населения к себе как к оккупанту. Не знаю насчёт политических игр, а отношения между людьми остались вполне тёплыми, прибалтийские врачи меня реально спасли, проявив высокий профессионализм, да и просто человечность. Так что зря Сашка волновался. И ещё. Случись эта история в Москве, с её постоянными пробками, не приезжающими вовремя «скорыми», отсутствием в нужный момент подходящих стентов… Даже не хочется предполагать, что было бы. Скорей всего уже ничего.