Катерина

Я читал, бухал, нюхал кокаин и торговал им и ел тако и покупал цветы девчонкам и порой влюблялся в кого-нибудь из них на час-другой или на ночь-две, а иногда кто-нибудь из них влюблялся в меня на час-другой или на пару ночей. Я встретил ее и влюбился по-настоящему, или мне казалось, что по-настоящему, и жизнь была простой, и прекрасной, и всепоглощающей. Я бросил сбывать наркоту, стал меньше пить, а книги, которые я читал, обретали новый смысл, мне казалось, будто я живу в какой-то из них, в великом романе, в истории глубокой истинной любви. Мне нравилось в ней все. Ее голос, ее глаза, как она выбирала слова, когда говорила, ее почерк, как она смеялась и улыбалась, как курила, книги, которые она читала (столько же женщин, сколько я читал мужчин), разговоры, которые мы вели о них, одежду, которую она носила, и то, какой она была без одежды. В отличие от меня, она была воспитанной и приличной. Ее отец возглавлял какую-то оборонную компанию, она выросла в Сан-Франциско и училась в частных школах. Собиралась вернуться туда, работать в технической сфере, основать свою компанию. Я представлял, как поеду с ней, впервые представлял, как буду обыкновенным, найду работу, буду носить костюм, каждый день ездить в офис, платить налоги. Буду мужем. Мужчиной, или тем, что считается мужчиной в нашем обществе. Любовь – безумная штука. Может подарить тебе жизнь или отнять ее. Сделать из тебя то, чем ты раньше не был, – к худу или к добру. Заставить мечтать и мыслить и говорить и действовать так, как тебе не свойственно, – по крайней мере, меня. У нас было два отличных месяца. Пробуждения и засыпания вместе, тихие ужины и длинные разговоры о будущем. Глаза, руки, губы и языки. Тела. Сердца. Мне казалось, все они отличные, но я, возможно, просто заблуждался. Мы поцеловались на прощание и разъехались по домам на рождественские каникулы. Каждый день говорили по телефону. Отправили друг другу подарки: сережки ей и первое издание «Песни палача» – мне. Строили планы на весенние каникулы – поездку на Багамы с ее подружками и их парнями. Я сидел дома, почти всегда трезвый, к изумлению моих родителей. Они с ней так и не познакомились, но им нравилось, как она на меня влияла. Утром на Рождество я сходил с ними в церковь, и хотя не молился, не пел и не причащался, я все-таки был там. Надел спортивный пиджак и съездил с ними в загородный клуб. Улыбался и здоровался с их друзьями, когда к нам подходили. Рано ложился, рано вставал. Обсуждал карьеру, может быть, учебу в школе бизнеса, а отец говорил, что у него есть друг в совете КУ в Беркли, который может помочь мне попасть туда. Месяц тянулся долго. Мне просто хотелось вернуться. Снова увидеть ее. Поцеловать, ощутить ее вкус. Почувствовать ее дыхание на шее утром. Услышать, как она зовет меня по имени в темноте. Увидеть, как она одевается. Выслушать, что она думает о том, что сейчас читает или смотрит. Улыбаться, пока она дразнит меня дерьмом, которым я питаюсь, или тем, что слишком много курю. Я уехал на день раньше. За рулем своего пикапа в метель. Пятичасовая поездка растянулась на все восемь часов, но я, по крайней мере, теперь был ближе к ней. И к ее приезду оказался на месте. Добрался до корпуса, где жил, вошел, убедился, что пока вернулся только я. Зашел к себе в комнату, увидел на моей койке книгу, а поверх нее – записку от соседа по комнате Энди из Лос-Анджелеса:

«С Рождеством!

Хотел сделать тебе подарок до отъезда.

Думаю, тебе понравится».

Книга была старой и потрепанной, в твердом переплете, с голубенькой суперобложкой и крупными черными буквами заголовка спереди:

Генри Миллер

Тропик Рака

Я поставил на пол сумку, сбросил ботинки, лег на койку, взял книгу и открыл ее.

И с первого же предложения

«Я живу на вилле Боргезе»[2].

С первого абзаца

«Кругом – ни соринки, все стулья на местах. Мы здесь одни, и мы – мертвецы».

С первой страницы

«Вчера вечером Борис обнаружил вшей. Пришлось побрить ему подмышки, но даже после этого чесотка не прекратилась. Как это можно так завшиветь в таком чистом месте? Но не суть. Без этих вшей мы не сошлись бы с Борисом так коротко».

Меня проняло.