Катерина

Мы познакомились еще детьми в летнем лагере, мой друг и я. Лагерь был обычный, традиционный мальчишеский, в висконсинском лесу, куда родители могли сплавить своих буйных отпрысков ради здорового отдыха и развлечений на свежем воздухе, как принято на Среднем Западе. Я был на пару лет старше моего друга. Завсегдатай лагеря, умник и остряк. Приехал он и стал моим младшим напарником, умником и остряком. Мы устраивали розыгрыши инструкторам и солагерникам, прикалывались над ними, острили, язвили и умничали. Пара наглых и мелких паршивцев, еще не нюхавших жизни. Когда прошло наше первое лето, проведенное вместе, в автобусе по пути домой он плакал, твердил, что будет скучать по мне и что он не встречал других таких же поганцев, как он сам, среди старших, и чтобы не били его. Я ущипнул его за руку и сказал: будет бузить – побью, мы засмеялись и разъехались по домам. У нас было еще два лета приколов и тайных сговоров: мы выдавливали в чужую обувь пену для бритья, прятали чужое белье, матерились сквозь зубы при старших, а потом я решил, что слишком крут для летнего лагеря, и каникулы стал проводить, покуривая украдкой, воруя выпивку и ухмыляясь девчонкам со своего велика BMX. И больше о друге не вспоминал. А если и вспоминал, то лишь мельком: интересно, что с ним стало. С языкатым мелким говнюком. С этой его белобрысой челкой. Который вечно сука ржет и нарывается.

Что с ним стало, я узнал, когда мне стукнуло тридцать. Я жил в нью-йоркском Сохо, еще задолго до того, как его наводнили банкиры и управляющие хедж-фондов, до того, как он стал самым дорогим торговым центром Америки. Я продал пару киносценариев, по одному из которых сняли убогую романтическую комедию с ботанистой звездой сериала в главной роли, так что деньги у меня водились. Я уже несколько лет не пил. Был одинок, жил один, почти все время читал, писал и гулял, как раз начал писать, после множества неудачных попыток и сотен страниц нечитабельной херни, первую книгу, которую опубликовал бы. Я был сосредоточен, амбициозен что пипец, все еще верил, что могу зажечь мир словами, засыпал и просыпался с этой мыслью, все дни тратил на то, чтобы сделать ее реальностью. Это было просто существование. Никто не знал, кто я, всем было насрать, и я не возражал. Мне предстояла работа. И я верил в нее. Для меня она имела значение. Я доверял тому, что делаю, себе и своей жизни. После почти десяти лет проб и ошибок у меня все еще сохранилась эта вера. Хотя почти все время, когда я не гулял, я сидел один в квартире, ужинал я каждый вечер в том же месте – в дайнере на Принс-стрит, которого теперь уже нет, а вместо него – бутик с шикарными сумочками, туфлями и очками по дизайну звезды какого-то реалити-шоу. Иногда мои соседи, сплошь художники, писатели или чокнутые, жившие на том же этаже здания, что и я, составляли мне компанию, но чаще всего я ел в одиночестве и читал за едой. Сиди себе читай ешь думай. Пей диетическую колу, напоследок возьми мягкое мороженое и чашку кофе. И я сидел, читал и жевал чизбургер, когда услышал знакомый голос – все тот же голос остряка и умника, который произнес: ах ты ж сукин ты сын Джей-бой, вот ты где. Так я и знал, что напорюсь на тебя когда-нибудь, да, бля, знал!