Катешизис

Мы, молча, пили кофе с бутербродами, и всё время смотрели друг другу в глаза. Вместе выходили в шумный, пыльный город, держась за руки, и не было для нас ни шума, ни пыли.

Однажды, повинуясь какому-то порыву, я засучил рукав её белой рубашки. До сих пор не понимаю, почему я это сделал, всё произошло импульсивно, спонтанно. На бледной коже предплечья виднелись несколько белых рубцов.

— Что это? – Я сделал вид, будто не замечал их никогда раньше. До этого момента я всегда избегал этой темы. Не знаю зачем, откладывал разговор на потом.

— Глупость, ответила тогда Наташа.

Мне было больно так, словно я сам порезал только что себе предплечья. Скажи мне, как это случилось.

Теперь я видел, как она напряжена. Как покраснело её лицо. Казалось, она борется сама с собой, заставляя себя рассказать и запрещая себе говорить. Моё сердце колотилось, словно потеряло связь с реальностью, оторвалось от тела и бежало само по себе, все, ускоряясь и ускоряясь. Наташа, смотрела на меня и нервно улыбалась.

— Ты застаёшь меня врасплох. Сейчас я расскажу тебе, а потом буду жалеть.

— О чём? – Пожал я плечами.

Наташа склонила голову набок.

— Ну, как же? Может быть, если бы ты меня спросил тогда, давно, когда я это сделала. – Задумчиво проговорила она. - Тогда мне очень хотелось всё выговорить кому-то. Может быть тогда, я избавилась бы от мерзкого чувства тоски и стыда от своего поступка. А сейчас…

— А что сейчас?

— Проходит время, и постепенно привыкаешь жить в новом качестве. Наверное, «новое качество» – не совсем подходящий термин… Просто, смиряешься с тоской. Она становится, как бы частью тебя, а потом не замечаешь её, как не замечаешь, что ешь правой рукой, читаешь слева направо, не замечаешь, как большинство свершений повседневности. – Она задумалась ненадолго. – А если сталкиваешься, если кто-то или что-то возвращает тебя в прошлое, вдруг становишься беспомощной, растерянной. Попробуй удерживать внимание на своей правой руке, когда ешь, думать только о ней, замечать лишь её, как она подносит ложку или вилку к твоему рту – гарантирую, что такой обед тебе не понравится.

Несмотря на её слова, мне не расхотелось выяснить причину, по которой в области её правого предплечья белели шрамы. Я просто был уверен, что она должна мне всё рассказать. Всё то, что она рассказывала, воспринималось мной не больше чем нелепым оправданием её собственного страха оказаться глупой в моих глазах, оказаться не такой, какой она мне нравилась, какую я любил.

— Хорошо, - сказал я, - сегодня вечером буду только тем и заниматься, что следить за своей правой рукой.

По большому счёту, она могла бы и не отвечать, если действительно не хотела этого, однако, не остановилась, не перевела разговор на другую тему. Значит, ей нужно было выговориться. Возможно, стоит время от времени прослеживать, как правая рука подносит ложку ко рту – иногда это помогает есть аккуратно.

Она забралась с ногами на кровать. Обняла колени. И стала говорить.

Наташа рассказала, что не так уж давно, скажем лет пять назад, она вышла замуж. Конечно, сначала, около полутора лет она жила не расписываясь, так как не достигла совершеннолетия. Однако, за это время уже успев стать матерью. Она родила мальчика, соорудила более– менее уютное гнездо из квартиры мужа - мало ухоженной, пыльной, холостяцкой пещеры с немытыми окнами. С супругом они познакомились при обстоятельствах, которые для другой женщины стали если не концом света, то уж точно не превратились бы в брачные узы.

Наташа воспитывалась в строгости. Будучи единственным ребенком, в семье, она вопреки большинству единственных чад, не была всеобще обожаемой любимицей, принцессой, Нет, она была падчерицей при живой мамаше. Только в сказке Золушки добрые и счастливые, наяву они упрямые и брутальные. Она ещё в школу не пошла, а уже задумалась, почему она вообще живёт на свете, по чьей прихоти видит, слышит, осязает? И если уж, выпало, наказание родится, то почему именно человеком? Лучше быть деревом, думала она, травой, муравьём, или одинокой, всех избегающей змеёй, ползающей на брюхе в поисках лягушек.