Катя

Пожениться сразу мы не могли и оба об этом прекрасно знали. Нам было еще только по семнадцать лет. Когда мы вышли на улицу подышать свежим воздухом, а Глеб покурить, к нам подлетела разъяренная Танька.

— Ну вы и мудаки, — с возмущением начала она, — вы за кого меня держите? Я же ваш друг!

— Таня, — примирительно произнес Глеб, — ты наша подруга, и мы рассчитываем на тебя. Но люблю я её.

— Её? — переспросила Татьяна.

— Да, Таня, её.

— И ты будешь с нами поступать?

— Ради нее буду, я хочу быть всегда рядом с ней. И хочу, чтобы ты тоже была рядом с нами.

— Хорошо, я вас слишком обоих люблю. Поздравляю. Только не скрывайте от меня больше ничего.

Мы обещали. Вот так мой выпускной стал одним из главных дней в моей жизни. Потом мы гуляли, встречали рассвет, строили планы на будущее и целовались с Глебом на глазах у изумленной публики.

Часть 3

Мысли вслух

Да! Белое платье с пышной юбкой, фата до пола, прическа — и Он во фраке. Вот мечта любой советской девочки после окончания школы.

А что потом? Завтраки, обеды и ужины, магазины с их длинными очередями, быт. Быт! Быт! Болото! Ровно через год после первого курса болото стало моим привычным состоянием.

Я любила мужа. Я говорила себе это каждый божий день, я говорила себе это утром, когда звонил противный будильник и играл песню про тонкую рябину, я говорила себе это под душем после секса, и вечером, когда мы вместе возвращались домой после занятий.

Что-то изменилось? Нет, не изменилось. Просто живем теперь вместе с его мамой, потому что нельзя ее оставить одну. Да и выбор у нас не велик. Либо с его мамой в её двушке, либо с моими родителями в их двушке. Может, свекровь на меня так влияла, но кайфа от проживания с ней в одной квартире я не испытывала. Утро начиналось с того, что как только мы с Глебом в своей спальне открывали глаза, мы сразу видели свекровь на лоджии, общей лоджии на две комнаты. Она невинно поливала цветы и посматривала к нам в окно.

— Она не нарочно, — говорил Глеб. — Она ревнует. С точки зрения психологии это объяснимо, — и дальше в течение часа излагалась теория Фрейда, объясняющая неадекватное с моей точки зрения восприятие матерью сына.

В принципе, Евгения Лазаревна была очень неплохой женщиной. Она работала врачом-патологом в Боткинской больнице, была на хорошем счету и единственным её недостатком была безумная, патологическая любовь к сыну.

Еще я никак не могла разобраться в отношении к нам, то есть ко мне и Глебу, Таньки Луневой. Раньше, до нашей свадьбы, она была лучшим другом нам обоим. А теперь стала подкалывать и как будто завидовать. А ещё она периодически подмигивала Глебу и строила глазки. Я не могла определиться, как относиться к такому проявлению дружбы. Но она моя подруга, моя единственная подруга. Мы столько лет дружим, мы выросли вместе, как я могу думать о ней плохо? И я не думала, тем более что Глеб меня любил, и я была счастлива. Вот окончим учебу, выйдем на работу и заведем ребенка. Я очень хотела малыша. Я понимала и чувствовала, что я буду хорошей матерью, и я мечтала.

Правда, Евгения Лазаревна уже неоднократно намекала, что такая обуза, как ребенок, ни ей, ни Глебу не нужны. Я спросила Глеба, хочет ли он ребенка, и снова выслушала длинную лекцию о становлении молодого врача, об ответственности и своевременности желаний и поступков.

Ладно, всему своё время, решила я. Ничего, подожду. Во всех семьях есть дети. Я любима и, естественно, настанет момент, когда он сам захочет, чтобы нас стало трое. Я прогнала грустные мысли и стала жить только для моего единственного мужчины.

Часть 4

Папа

Позади четвертый курс, начало летней практики. Я выбрала роддом, а Глеб просто пропадал в Московском научно-исследовательском институте психиатрии Министерства здравоохранения Российской Федерации. Глеб оказался перспективным студентом. Он печатал свои труды не только в институтских сборниках, но и в серьезных журналах. Его научным руководителем был сам Леон Лазаревич Рохлин. В тот период времени я жила только ради Глеба. Меня волновали только его проблемы, он, возвращаясь с работы, рассказывал мне все о пациентах, о том, что у него уже есть тематические больные.

Шизофрения стала основной темой наших вечерних бесед. Даже после секса он говорил о работе. Я восхищалась им и даже немного завидовала.

Я же выбрала специальность, над которой Глеб посмеивался, утверждая, что это и повитухи в деревнях умеют.

Еще ему не нравились мои ночные дежурства. Он ревновал, правда, неизвестно к кому, но ревновал сильно. Иногда он даже оставался со мной на ночь. Помогал чем мог, проводил сеансы психотерапии в предродовой палате. Его называли чокнутым, но любили.

Вот так дни шли за днями: книги, работа, роды. Вчера впервые взяли на кесарево, я крючки держала. Радости не было границ. Я прожужжала все уши Глебу про эту операцию. Он улыбался, а потом целовал меня.