Катя, Катенька, Катрин

У Томсовых существовал такой порядок. Как только исчезал на дворе снег и кругом была еще грязь, но становилось ясно, что морозы уже не вернутся, мама говорила: «Ну, вот и весна пришла!» Тогда выставлялись оконные рамы, а зимние пальто и другие теплые вещи складывались в сундук и пересыпались нафталином. Мама начинала тереть и чистить все в доме. Потом ждала, когда расцветет первая роза. На лето гостиную запирали. В обязанность Катеньки входило до блеска вычистить лампу и убрать ее на отдых. Мебель накрывалась белыми полотняными покрывалами. Семья переезжала на летние квартиры: на застекленную веранду и в сад.

Конечно, спали в своих обычных спальнях, готовили и ели на кухне, но, в общем, дом был закрыт. В нем все чистили, стирали, мыли, приколачивали. «Если погода хорошая, надо быть все время на воздухе, а в дождь — на веранде. За лето можно многому научиться: читай, вышивай крестом!» С мамой невозможно было спорить. И на осень и на зиму у нее существовали свои постоянные планы. Казалось, что вся жизнь была заранее расписана. Даже каждый день в году имел свое предназначение, и нужно было делать именно то, а не это. «Так надо. Так всегда было. Во всем должен быть порядок». И мама твердо его придерживалась. Катенька знала, что этот порядок ничто и никто не изменит.

Она вымыла и до блеска начистила лампу, пока не осталось ни пятнышка. Вздохнув, отважилась спросить:

— Мамочка, а где теперь будет заниматься папа с Благославом?

Она интересовалась, потому что это было нечто новое. Отец начинал готовить Благоуша к экзаменам в гимназию.

— В садовой беседке. Ежедневно в половине четвертого будешь носить им кофе.

Не было такого вопроса, который мог бы удивить маму. Все должно было идти гладко, как по маслу.

Катя снова вздохнула. Все было хуже, чем она предполагала.

— У тебя что-нибудь болит? — поинтересовалась мама. — Нет? Не знаешь, куда голову склонить? Тогда пойди поиграй на пианино!

Пианино — это тоже было великое мучение. Катя переиграла уже все упражнения и этюды и теперь разучивала вещи из сборника «Дитя отчизны». В нем были собраны патриотические песни, прославляющие красоты родной земли, мужество мужчин и нежность девушек. Этот сборник Кате подарили в день рождения.

— Пойди поиграй, а то ты никак его не одолеешь, Катя, — сказала мама, отпирая гостиную.

Это было одно из исключений: ежедневно Катя имела право, вернее, была обязана играть на пианино, которое стояло в гостиной.

— Сейчас иду! Только возьму сумку, — ответила она.

Сумка. Отвратительная школьная сумка. Самая отвратительная, какую только можно представить. По бокам и сзади — кожаная, а спереди — матерчатая с вышивкой. Вот именно! И сделали ее Катины руки. На вышивке был изображен спокойный и сонный сенбернар, по спине которого прыгали желтые цыплята. Как ни старалась Катя, вместо сенбернара получился какой-то теленок, а вместо цыплят — сияние; и все это затерялось во множестве шерстяных крестиков. Сумка получилась ужасная, но мама не разрешила делать новую, сказав: «Какую смастерила, с такой и ходи!»

Так Катя изо дня в день ходила с ней в училище. Ей казалось, что она сама себя приковала к позорному столбу — свидетелю ее бездарности, что она сама позорит себя перед всем миром: «Посмотрите, Катя Томсова не умеет вышивать! Посмотрите, что она сделала с сенбернаром! А ведь ей уже тринадцатый год!»

Эту ужасающую сумку она бросила под пианино, раскрыла ноты и начала бренчать: «Как пре-кра-сна от-чиз-на моя».

Повторила раз, другой, третий. Мамина голова просунулась в дверь:

— Хорошо, Катя! Играй!

Катенька осторожно, без лишнего шума, сунула руку в сумку. Раз! И рядом с нотами появилась книга.

Пальцы на клавиатуре горячо воспевали красоты отчизны.

Катенька сосредоточенно читала, слегка шевеля губами.

Через добрых полчаса в коридоре послышались шаги. Мама вышла из своей комнаты. Книга исчезла, и Катя уставилась в ноты.

— Ты играешь все одно и то же, Катя! — послышалось из-за дверей.

— Да, но это трудный пассаж! — слабо защищалась пианистка. — Вот здесь: «Там не бывает грусти, скуки, там песня весело звучит…»

— Разреши взглянуть!

Мамочка села к пианино и не слишком артистично, но точно сыграла всю песню. Такова была пани Томсова: холодная, точная, безупречная, без улыбки и нежности. Она содержала в порядке дом, чистила и мыла, играла на пианино. Все так, как положено. Не хуже, не лучше.

Она взглянула на часики, которые висели у нее на шее на длинной цепочке и засовывались в маленький кармашек, вшитый в пояс платья.

— Четверть четвертого! Катя, быстро кофе!

Катя взяла в руки поднос с двумя фарфоровыми чашечками. Кофе был не слишком крепким, не слишком сладким и не слишком горячим. Таким, как надо.

Сзади у садовой стены была беседка, скрывающая в прохладе стол с двумя скамеечками. На столе были разложены книги и тетради, над которыми склонились учитель Томса и его сын Благослав.

И отец и сын выглядели уставшими.

— Вот вам кофе! — сказала Катя и поставила поднос. — Чем вы сегодня занимались?

Благоуш махнул рукой: «Да ну!» — и быстро — а вдруг отец передумает? — закрыл книжки.