Читаем Катилинарии. Пеплум. Топливо полностью

Даниель замахивается, чтобы ударить его, Марина перехватывает его руку.


Марина. Не надо! Смертоубийства и так хватает! Оставь его, не обращай внимания.

Даниель (швыряет профессора на пол, как куль с тряпьем, поворачивается к Марине). Ты уверена, что вправе меня поучать?

Марина. Я тебя не поучаю. Я виновата и не пытаюсь оправдаться. Но только что на улице трех человек убили на моих глазах, и на сегодня с меня довольно. (Устало садится. Профессор тем временем поднялся и сел на другой стул. Для Даниеля стула не осталось. Он ходит кругами вокруг них.)

Даниель. Ничего, дорогая. Ты скоро забудешь сегодняшний кошмар в объятиях этого почтенного человека, который годится тебе в отцы.

Марина. То, о чем ты говоришь, не помогает ничего забыть, если тебя это утешит.

Даниель. Тогда зачем ты это делаешь?

Марина. Потому что это согревает. Только поэтому.

Даниель. И не стыдно тебе говорить такие вещи!

Марина. Замолчи! Тоже проповедник нашелся! Нравоучений я больше не выношу ни в каком виде.

Профессор. И пяти минут не прошло, как я говорил ему то же самое, Марина.

Даниель. Да что же это такое? Куда я попал? Один все себе позволяет, потому что война, другая – потому что ей холодно!

Марина. Что же делать, если действительно война и мне действительно холодно?

Профессор. И это я ему говорил, Марина. У него острый приступ нравственности.

Даниель. А вы вообще помолчите! Человек, утративший ориентиры до такой степени, что молится на «Бал в обсерватории», не имеет права голоса. (Вырывает у профессора книгу, которую тот держал на коленях. Марина вскакивает и вырывает книгу из рук ошеломленного Даниеля. Садится, крепко прижимая ее к животу.)

Марина. Я люблю эту книгу! Я не дам ее сжечь!

Профессор (расхохотавшись). Вот это номер! Вот видите, Даниель, не только старые паскудники со мной солидарны!

Даниель. Ты любишь эту книгу?

Марина. Это прекрасно! Так прекрасно…

Даниель. Да что ты в ней нашла прекрасного?

Марина. Особенно последняя сцена, на балу.

Даниель. Ах да! Та, где пятидесятилетний хрыч соблазняет молоденькую девушку. Ну конечно, тебе это навевает чудесные воспоминания.

Марина. О нет! Думаешь, мне было хорошо с профессором? Отвратительно!

Профессор. Спасибо!

Марина. Но в книге это происходит в обсерватории, и это так прекрасно.

Даниель. А! Значит, прекрасна, по-твоему, обсерватория?

Марина. Нет, просто все, начина я со стиля и слога. Этот язык обольщения, они словно перебрасываются шелковым мячиком. Так, наверно, Ева разговаривала со змеем. Это так тонко, божественно и в то же время с чертовщинкой, это прекрасно, как борьба между ангелом и бесом…

Даниель. Замолчи! Ты сама поборолась с бесом, должна бы знать лучше, чем кто-либо, как это гадко, – да ты сама только что сказала.

Марина. Нет, Даниель. Жизнь – это другое дело, да и я, знаешь ли, далеко не ангел.

Профессор. Что-что, а за это я могу поручиться.

Марина. Если бы ты знал, до чего это было мерзко с профессором, ты бы понял, как мне нужна эта книга. Мне нужно, мне так необходимо знать, что на земле еще осталось хоть что-то прекрасное!

Даниель. Жалкое утешение. Книга – это тебе не красивая безделушка, на которую смотрят, чтобы забыть уродство этого мира, Марина.

Марина. Да ну? А что же тогда?

Даниель. Книга – это детонатор, поднимающий людей на борьбу.

Марина. Будь это так, люди бы боролись. А они не борются, ты же видишь.

Профессор. Я устал ему это повторять, Марина.

Даниель. Чья бы корова мычала! Зарубите себе на носу: вы не можете быть никому примером и не имеете права никого ничему учить.

Профессор. Ладно, ладно.

Даниель. Пойми, Марина, если ты и вправду думаешь то, что говоришь, значит, мы проиграли войну.

Марина. Мы ее проиграли, Даниель! И перестань разглагольствовать: твои словеса о надежде и достоинстве слишком циничны сейчас, когда война проиграна!

Даниель. Ты бы, конечно, предпочла, чтобы я вывалялся в грязи, уподобившись тебе?

Марина. Опять словеса! Я не валяюсь в грязи. На моем месте ты сделал бы то же самое. Ты просто не знаешь, потому что тебе никто не предлагал. Может, об этом-то ты и жалеешь в глубине души: не повезло тебе, не предложили.

Даниель. Чем выслушивать такое, лучше оглохнуть!

Перейти на страницу:

Все книги серии Нотомб, Амели. Сборники

Катилинарии. Пеплум. Топливо
Катилинарии. Пеплум. Топливо

Главные герои романа «Катилинарии» – пожилые супруги, решившие удалиться от городской суеты в тихое местечко. Поселившись в новом доме, они знакомятся с соседом, который берет за правило приходить к ним каждый день в одно и то же время. Казалось бы, что тут странного? Однако его визиты вскоре делают жизнь Эмиля и Жюльетты совершенно невыносимой. Но от назойливого соседа не так-то просто избавиться.«Пеплум» – фантастическая история о том, как писательница А.Н. попадает в далекое будущее. Несмотря на чудеса технического прогресса, оно кажется героине огромным шагом назад, ведь за несколько столетий человек в значительной мере утратил свою индивидуальность и ценность.Пьеса «Топливо» – размышление о человеческой природе, о том, как она проявляется в условиях войны, страха и холода, когда приходится делать выбор между высокими духовными устремлениями и простыми, порой низменными потребностями.

Амели Нотомб

Драматургия / Современные любовные романы / Романы / Стихи и поэзия
Биография голода. Любовный саботаж
Биография голода. Любовный саботаж

 Романы «Биография голода» и «Любовный саботаж» – автобиографические, если верить автору-персонажу, автору-оборотню, играющему с читателем, как кошка с мышкой.В «Любовном саботаже» перед нами тоталитарный Китай времен «банды четырех», где Амели жила вместе с отцом, крупным бельгийским дипломатом. В «Биографии голода» страны мелькают, как на киноэкране: Япония, США, Бангладеш, Бирма, Лаос, Бельгия, опять же Китай. Амели здесь – сначала маленькая девочка, потом подросток, со всеми «девчачьими» переживаниями, любовью, обидами и страстью к экзотике, людям и языкам. Политическая карта 70-80-х годов предстает перед читателем как на ладони, причем ярко раскрашенная и смешно разрисованная в ключе мастерски смоделированного – но как бы и не детского вовсе – восприятия непредсказуемой Амели.

Амели Нотомб

Современная русская и зарубежная проза
Кодекс принца. Антихриста
Кодекс принца. Антихриста

Жизнь заурядного парижского клерка Батиста Бордава течет размеренно и однообразно. Собственное существование кажется ему бессмысленным. Но однажды на пороге его дома появляется незнакомец: он просит сделать всего один звонок по телефону – и внезапно умирает. И тут Батист Бордав понимает, что ему предоставляется уникальный шанс – занять место покойного и навсегда изменить свою серую жизнь. Однако он даже не подозревает, что его ждет… Лихо закрученный, почти детективный сюжет «Антихристы» рождает множество ассоциаций – от Библии до «Тартюфа». И вся эта тяжелая артиллерия пущена в ход ради победы девочки-подростка над пронырливой подругой, постепенно захватывающей ее жизненное пространство. А заодно – и над самой собой, над своими иллюзиями и искушениями.

Амели Нотомб

Современная русская и зарубежная проза
Гигиена убийцы. Ртуть
Гигиена убийцы. Ртуть

Звезда европейской литературы бельгийка Амели Нотомб стала известной после публикации первой же книги – «Гигиена убийцы». Публику и критиков сразу покорили изысканный стиль и необычный сюжет этого романа. Лауреат Нобелевской премии, писатель Претекстат Tax болен, и дни его сочтены. Репортеры осаждают знаменитость, надеясь получить эксклюзивное интервью. Но лишь одной молодой журналистке удается разговорить старого мизантропа и узнать жуткую тайну его странной, призрачной жизни… Роман Амели Нотомб «Ртуть» – блестящий опыт проникновения в тайные уголки человеческой души. Это история преступлений, порожденных темными, разрушительными страстями, история великой любви, несущей смерть. Любить так, чтобы ради любви пойти на преступление, – разве такого не может быть? А любить так, чтобы обречь на муки или даже лишить жизни любимого человека, лишь бы он больше никогда никому не принадлежал, – такое часто случается?

Амели Нотомб

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги