Каторгин Кут

Степан подробно и без утайки рассказал всё о себе, и как попал в эти края, и весь его только недавно начавшийся обратный путь… который теперь прервался, если и вовсе не закончился. Потому что теперь, лёжа на лавке, Степан снова ощутил, как качается под ним пол.

– А я было испугалась, что ты из этих… кто с Микитой тут по болотам шастает, да людям покоя не даёт, – в голосе хозяйки слышалось облегчение, – Ты не тужи, Степанушко, вот оправисся, и пойдёшь домой, в родную сторонушку.

– Благодарствуй, матушка. Не на что мне теперь в дорогу-то пускаться, – грустно ответил Степан, – Сколько собрал я денег, всё эти душегубцы уволокли! А пуще того мне топора своего жалко! Новый, хороший! Токма купил на ярмарке, увели же, ироды! С им-то я, может, как-то бы и заработал ещё себе на путь-дорогу… Кабы смог…

– Смогёшь, не тужи! – отозвалась хозяйка, – Только быстро не собирайся, покуда не оправисся я тебя не отпущу. Поживёшь у меня, сколь-то мне поможешь в хозяйстве, а где и в люди поработаешь! За струмент не горюй, от мужа моего покойного, Ивана Михеевича, много его осталося. Мой-то век уже недолог, вот и отдам тебе, коли руки твои просят, пусть добром тебе послужат. А пока надо тебе, Степан, сил набираться. То, что ты жив остался, так то только Божиим велением, я думала – покойника с болот-то довезу. А ты крепок и телом, и духом, да и есть на тебя видать какой Божий промысел!

– А расскажи, матушка, кто таков этот Микита-Кутерьма, откудова такой взялся, неужто такое человек может творить… Я хоть и провёл в остроге годов немало, а там все говорили, что безвинно здесь оказались… Неужто и такой, как этот Микита… тоже поди стал бы говорить, что он безвинный да судьбой обиженный…

Бабка Марья взяла в руки иглу и шитьё, села поближе к оконцу, чтобы видно было пыхтящий на дворе самовар и начала свой рассказ.

Откудова такой тать взялся, кто ж то ведает. А только места здесь глухие, до Бога высоко, до царя далёко. Поговаривали, что иной раз Микита с робятами и на тракте озорует, а после в болотах прячется – поди отыщи! Тут и местные-то ходить по топям опасаются, чуть оступись и уже не выберешься! Берёт болото своё, обратно редко отпускает!

Было о прошлом годе, когда мужики тутошние собрались было Микиту изловить, когда он купца одного с Барановки ограбил. А тот шибко обиделся, да и добра уворованного дюже было жаль, снарядил мужиков, кто пожелал, награду им щедрую посулил. Ну что, пошли бродить, человек может с десяток, а вернулось четверо. Три недели по болотам их мотало, там да тут показался им Микита, хитрый бес, лукавый! Покажется, да и нет его – как сквозь землю провалился! Как уж он так по болотам нашим ходит, как не топнет… А наших-то трое в болоте сгинули, двое пропали, одному Богу известно, где головушки свои сложили. А один в капкан попал медвежий, как уж так вышло, поди знай! Пока его до деревни несли – помер, Царствие им всем Небесное!

Ходили в село, уряднику жаловаться, а как же! Ну, тот усами повертел, поворчал, чего-то там записал, да и отправил народ восвояси. Посулил разобраться, да может позабыл, а может и не хотел.

Ну и отступились все, теперь мужики гуртом собираются, ежели на ярмарку едут, по одному-по двое не ходят. Иной раз и на покос большой ватагой. Вот такая жисть, что сказать!

Мерно текла Марьина речь, слушал Степан, и на сытый желудок сам не заметил, как сморил его сон. Снились ему огни на болотах, и будто снова щурится на него хитроватый Захар, и нависает над ним здоровенный детина! А Микита, прозванный Кутерьмой, сидит у огня да поигрывает новеньким Степановым топором.

Глава 9.

Не думал Степан, когда в путь-дорогу отправлялся, что придётся ему так надолго в пути задержаться. Ведь к середине лета уже думал оказаться в родной Сосновке. А вон как всё получилось! Сил у него не было путь свой долгий продолжать, да и денег на дорогу теперь не было.

Спасибо вот Марье Тимофеевне, что приютила, кров дала, подлечила да оставила у себя, покудова пожить. Так и остался Степан на её подворье, старался не лежать, помогать хозяйке, чем только мог. Воды да дров принести, да и горшки в печь наладить – матушка с отцом его всему обучили, ведь незнамо, как к тебе жизнь повернёт.

К сенокосу Степан уже достаточно окреп и стал убеждать Марью Тимофеевну, что в силах ехать с ней на дальние лужки на покос. Бабка Марья с сомнением смотрела в лицо своего постояльца, на тёмные кругиу Степановых глаз, на бледность кожи и худобу. Ведь почитай три недели в бессознании пролежал, какой ему покос.

– Матушка, не сумлевайся, – глядел на неё Степан, – Я буду делать всё, как ты скажешь. Велишь отдыхать – косу отложу, а ведь сколь-то накошу!

– Ладно! – махнула рукой бабка Марья на настырного своего постояльца, – Но гляди, меня слушаться! А не то, ежели тебе худо станет, я тебя доктору в село сдам, пущай он тебя залечит до синевы, как нашего деревенского блаженного!

– Согласен, – рассмеялся Степан, – Сдавай, ежели слушаться не стану!