Каторжанин

– У нас в основном легкораненые, но есть трое тяжелых, – продолжил подпоручик. – Один из них, капитан Полухин, находится при смерти. При вас, случайно, нет медика? – И сразу недовольно махнул рукой. – Ах да, вы же говорили, что в вашем отряде только айны.

– Полухин? – Фамилия офицера показалась мне знакомой. – Он в сознании? Врач будет здесь поутру, причем весьма квалифицированный хирург. Я за ним уже послал людей.

– Откуда он здесь взялся? Я о докторе. – Подпоручик в очередной раз уставился на меня. – Хотя я уже перестал вам удивляться, Александр Христианович. То японцу голову рубите с одного удара, то с горсткой аборигенов уничтожаете вражеский отряд, а теперь в глуши хирурга достали.

– Удивление – это одно из самых прекрасных качеств человека, так что удивляйтесь побольше, Павел Иванович. А сейчас проводите меня к капитану Полухину. А потом Нил Фомич, он сейчас главный в деревне, поможет вам с устройством бойцов и прочим. Так ведь, Нил Фомич?

Дед принял бравую строевую стойку и сипло гаркнул:

– Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородь!!! Косоглазые нас обожрали, но вывезти весь провиант не успели! Все устроим в лучшем виде… – и проворно пошкандыбал по улице, оглашая деревню криками: – Маланья, а ну подь сюды, дурында старая, Параскева, тебя тож касается!

– Вот видите, Павел Иванович… – Я взял подпоручика под локоть и увлек за собой. – Идемте к Полухину…

Собакин подвел меня к раненым. У меня сразу екнуло сердце – на носилках лежал Сергей Вячеславович Полухин, мой сослуживец по Восточносибирскому стрелковому полку. Он окончил Александровское училище, я – Павловское, оба пришли в полк в одно время подпоручиками, были одинаково безденежными, любили охоту, ухлестывали за одними и теми же девицами, на этой почве и сдружились. Даже после того, как я перевелся в погранстражу, а он – в Николаевскую крепость, мы время от времени переписывались. Правда, с попаданием на каторгу все связи разорвались, что особо и неудивительно.

Полухин лежал с закрытыми глазами, перебинтованная окровавленными грязными бинтами грудь вздымалась с булькающим хрипом, мертвенно-бледное лицо сильно осунулось. Он уже был больше похож на мертвого, чем на живого.

– Грудь и живот… – тихо прокомментировал подпоручик. – Наткнулись на японцев возле Михайловки. Сергей Вячеславович командовал отрядом даже раненным, но после второго ранения…

Полухин неожиданно открыл глаза, уставился на меня и прошептал:

– Саша?..

– Тише, Сережа, тише. – Я встал на колени рядом с носилками. – Скоро прибудет доктор…

– Уже поздно… – страдальчески улыбнулся капитан. – Уже все поздно. Но ты как здесь? Я слышал… слышал…

Он сильно закашлялся и замолчал.

Я зло чертыхнулся. Майя появится в деревне не раньше чем через пару часов. А он… он уже умирает…

Полухин опять заговорил:

– Помнишь, Сашка, как мы ухаживали… за Машенькой Станкевич?

– Помню, Сережа, помню. Успеем поговорить, просто лежи и молчи. Скоро…

– Нет! – резко оборвал меня капитан. – Слушай! Я женился на Машеньке, ты знаешь это, и у нас родился сын год назад, назвали Сашкой в честь тебя. Я писал тебе… но письмо почему-то вернулось… уже потом я узнал, что… но не важно! Я рад, что ты жив и здоров. А мне… мне уже… Сашка, прошу! – Он с неожиданной силой схватил меня за рукав и притянул к себе. – Прошу… если выживешь… помоги Машеньке! Молю…

– Я все сделаю! Даю слово… – торопливо пообещал я. – Замолчи ты наконец!

– Я тебе верю… – с облегчением прошептал Полухин. – Ты всегда держал слово…

Закрыл глаза и потерял сознание. Я приложил пальцы к артерии на шее, но успел поймать только последний стук сердца. Капитан Полухин умер.

Я стиснул зубы. Несмотря на четкие и ясные воспоминания, капитан тоже показался мне совершенно чужим человеком, но его смерть я принял почему-то очень близко к сердцу… Теперь японцы стали уже моими кровниками. И я знаю, с кого начать.

– Вы были знакомы? – тихо поинтересовался Собакин. Во время нашего разговора с капитаном он тактично отошел в сторону.

– Да, были сослуживцами, – коротко ответил я. – И близкими друзьями. Но не время ворошить прошлое, пора заняться делом…

Собакин помчался решать вопросы со своим отрядом, а я приметил того самого громилу и подошел к нему.

– Вашбродь… – Мужик почтительно поклонился.

– Лишнее. – Я присел рядом с ним. – Меня Александром Христиановичем величают. А тебя?

– Лука, значит, я, – солидно представился великан. – Петров сын. А фамилие… Мудищевы мы…

Я чуть не прыснул, но вовремя сдержался. Надо же, живой Лука Мудищев, прямо как со страниц стихов Баркова сошел. Впрочем, к внешности подходит идеально.

– Вот и познакомились. – Я крепко пожал ручищу Луке. – Спасибо хочу сказать, братец, что вытащил меня.

– Это тебе, Християныч, великое! – Мудищев ощерился в улыбке, больше похожей на оскал медведя, но при этом – неожиданно доброй и приятной. – Тебе! Ежели б не ты, порешили бы нас окаянные.

– Не за что, вот только у меня почти все из памяти вылетело. Помню, казнить повели, а очнулся уже в другом месте. Как там случилось-то?