Каторжная воля

– Сестра есть, младшенькая, – пояснил Сидор Максимович. – И она его понимает. На пальцах маячат друг другу и вроде разговаривают. Надо только так сделать, чтобы не напугать его, иначе заплачет – ничего не добьешься. Вот я и ждал вас, чтобы решить – кто поедет?

– Я поеду! – Звонарев решительно поднялся из-за стола.

– Сядь, дорогуша, сядь, никуда ты не поедешь, – спокойно остановил его Родыгин. – Пойди и глянь в зеркало на себя. Только винтовки в руках не хватает. А скажите, Сидор Максимович, березы у вас в хозяйстве не найдется?

– Какой еще березы?

– Самой обыкновенной, круглой, чтобы колесиков напилить.

– А-а, понял, сейчас сделаем. Толково придумано. Значит, ты и поедешь.

Спорить с Сидором Максимовичем никто не стал.

Дом Барабанова стоял на берегу Бии. К реке вел узкий, кривой переулок, заросший по краям высокой крапивой. Заканчивался переулок песчаным обрывом, а дальше, до самого уреза воды, тянулась пологая песчаная полоса, усеянная камнями. На этой полосе Родыгин и увидел барабановского сына Петеньку, который сидел на корточках, разложив перед собой березовые кругляши, и задумчиво смотрел на текущую воду. Рядом с ним подпрыгивала на одной ножке его младшая сестренка и звонким тоненьким голоском выводила:

Есть ниточки!
Есть катушечки!
Подходите покупать,
Девки-душечки!

– Пойдем поговорим. – Барабанов легонько подтолкнул Родыгина и первым стал спускаться с обрыва. – Я Аньке уже наказал, чтобы она его про часы спросила, не знаю, может, и сказал чего… Ох, грехи наши тяжкие!

Заслышав шаги, Петенька медленно и настороженно оглянулся. Родыгин даже с шага сбился, когда увидел его лицо – необычайно красивое, почти ангельское, словно иконного письма. Большие карие глаза смотрели неподвижно, строго и, казалось, насквозь пронизывали. Но тут увидел Петенька в руках у незнакомца березовые кругляши и заулыбался, засветился, как будто загорелось тихое и ласковое пламя свечки. Вскочил на ноги и, когда Родыгин протянул ему березовые колесики, радостно схватил, притиснул к груди, словно боялся, что их сейчас у него отберут. Постоял еще, улыбаясь, и бережно начал укладывать кругляши на землю, каждый в отдельности. Родыгин наклонился и незаметно вытащил из кармана часы, протянул раскрытую ладонь прямо к лицу Петеньки и спросил негромко:

– Ты где их взял?

Петенька оторвался от своего важного дела и показал рукой в сторону, а затем повернулся к сестренке и быстро-быстро размахивал руками, продолжая при этом улыбаться. Анька тоже махала ему в ответ и одновременно торопливо докладывала:

– Дяденьки вон туда подъезжали и одного на землю положили и связывать стали, а после говорили, что поедут, где Петеньку медом кормили. Он хотел с ними попроситься, чтобы меду поесть, да забоялся. А когда они уехали, он подошел, там часы лежат. Ой, Петенька, не плачь!

Девчушка поднялась на цыпочки и обняла брата, а он, не обращая на нее внимания, закрывал лицо руками, словно не желал никого видеть, и плакал – громко, в голос, так, что ходуном ходили острые плечи под рубашкой.

– Пошли, – сказал Барабанов. – Он теперь только к вечеру, дай бог, утихнет. Пошли, глянем.

Они направились в ту сторону, куда показывал Петенька. И там, пройдя семь-восемь саженей, увидели на сухом песке четкие следы от колес и от конских копыт. А еще маячили на песке непонятные вмятины и отпечатки сапог.

– Хоть голову сломай, ничего понять не могу, – говорил Барабанов. – Кому он понадобился, сват звонаревский, чтобы связывать его?

– Кому-то понадобился, – отвечал Родыгин, старательно разглядывая оставленные следы. – А вот скажи мне, уважаемый, где Петенька мог мед кушать, не дома, а на стороне где-то, в гостях?

– В гостях… В гости мы с ним не ездим. А вот в Чарынское с собой брал. Бабку-знахарку оттуда указали, да не помогла она. А после, коль уж в этом месте оказался, по своим делам к Шабурову заглядывал, есть у меня такой знакомец в предгорье. Там нас и медом потчевали. Постой, постой… Да нет! Чтобы Макар Варламович?! Не-е-т! Он к таким делам и близко не подойдет! Может, Петенька, и напридумывал, в голову ему не залезешь.

– А дорогу до этого знакомца не подскажешь?

– Дорога известная, Сидор Максимович тебе скажет, он тоже у Шабурова бывал. Сами там решайте, а я в сторонку отойду, у меня, как видишь, о своем голова болит. Утешился, что Петенька часы эти не воровал, мне больше и не надо. Так что прощай, господин хороший, Сидору Максимовичу кланяйся.

Круто развернулся Барабанов и направился к своим детям. Родыгин еще постоял, рассматривая следы на песке, и стал подниматься на обрыв. Оттуда, сверху, обернулся, глянул вниз и увидел, что Барабанов прижал к себе сына, дочку, и они стояли втроем, крепко сомкнувшись, под ногами у них валялись березовые колесики.