Каторжник император. Беньовский

   — А вот при чём. Я дважды ночевал на сеновале у этого старика, а хозяев предупреждал, что ухожу на Волгу, возможно, с ночёвкой. Ведь лучший клёв на рассвете. Понимаете, к чему я клоню?

   — Кажется, начинаю понимать.

   — Мы приучим наших хозяев к нашим длительным отлучкам. В день нашего бегства мы вооружимся удочками и скажем, что уходим порыбачить дня на три. Надо же бедному ссыльному чем-то убить время. А сами не задержимся в городе ни на одну минуту. Когда нас хватятся, мы будем уже далеко.

   — Неплохо придумано. Совсем неплохо. Но как вы раздобудете нужный документ?

   — Это моя забота.

Вислогузов был человеком начитанным и даже обладал неплохой по тем временам библиотекой. В ней были и календари, и религиозные книги для душеспасительного чтения — Четьи-Минеи[23], например, в толстенном переплёте с медными застёжками, но были и современные светские писатели: поэт-сатирик Антиох Кантемир, автор стихов и трагедий Сумароков, баснописец Хемницер. Книги купец регулярно выписывал из Москвы от известного книготорговца. После приятного послеобеденного отдыха спускался Степан Силыч, если не было других дел, в свой небольшой рабочий кабинет позади лавки, доставал с полки книжку, любовно разглядывал её со всех сторон и углублялся в чтение. А бывало, приносил книжку наверх, собирал в зале всё своё семейство и читал вслух понравившиеся ему басни или стихи. Читал не спеша, торжественно, немножко нараспев, как произносил молитвы перед едой.

Морис Август заинтересовался хозяйской библиотекой и получил любезное дозволение хозяина пользоваться ею в любое время. Так Беньовский стал вхож в кабинет Вислогузова и в его отсутствие. По правде говоря, и книги на непонятном ему церковнославянском языке, да и современные русские повести и трагедии, написанные тяжеловесно и вычурно, мало интересовали его. Интересовало совсем другое. Беньовский садился за письменный стол и машинально листал страницы книги в кожаном переплёте, оглядывая пристально обстановку кабинета. Особенно его внимание привлекал стоявший в простенке между окнами столик-бюро со множеством ящиков, в которых, как можно было догадаться, хранились всякие нужные бумаги.

Степан Силыч уехал по торговым делам в Симбирск. Митька готовился после его приезда отправиться в Нижний Новгород. Беньовский узнал об этом от него самого. Приказчик был словоохотлив.

   — Как приедет хозяин, сразу же и поеду в Нижний, — с гордостью сообщил Митька. — Говорят, большой город, больше, чем наша Казань.

Он знал, что хозяин-купец дорожит им как честным и расторопным помощником и готов послать с самостоятельным поручением.

   — Сразу не сумеешь уехать.

   — Это почему же?

   — А документ выправить... Говорят, ваши чиновники ничего быстро не делают.

   — Есть он уже, документ. Степан Силыч заранее позаботился.

   — Есть, говоришь? Это хорошо.

Когда Митька занимался с покупателями, Морис вошёл в хозяйский кабинет, снял с полки первую попавшуюся книгу, раскрыл её наугад и положил на стол. Потом прислушался, не раздаются ли чьи-нибудь шаги, и поспешно подошёл к столику-бюро в простенке. Попробовал, открываются ли ящики. Некоторые были на запоре, другие открывались.

Вдруг Беньовскому показалось, что кто-то идёт. Нет, это шмыгнул хозяйский кот. Морис Август приоткрыл самый большой из ящиков, плотно набитый счетами, какими-то записками, выдранными из конторских книг листами. Под ними лежала вытертая сафьяновая папка. Беньовский осторожно извлёк её и нетерпеливо раскрыл. Вот то, что он искал! Какая удача! В папке как раз и лежала нужная ему бумага, удостоверяющая личность и дающая право на проезд казённым транспортом. На листе плотной шершавой бумаги было выведено чётким секретарским почерком следующее:

«Подорожная грамота

Предъявитель сего казанский мещанин Димитрий Закиров 28 лет от роду, доверенный человек казанского же купца Степана Вислогузова, следует по торговым делам в Нижний Новгород и в другие города, визиты в кои могут быть потребны в интересах торгового дома Вислогузовых. И с ним следует данный ему в помощь человек».

Под этим текстом стояла витиеватая подпись чиновника губернской канцелярии и была прилеплена сургучная гербовая печать.

Беньовский сложил документ вчетверо и сунул в карман камзола. Военный мундир, подобающий офицеру конфедерации, он так и не успел в своё время справить. Потом он осторожно положил сафьяновую папку на дно ящика, под ворох бумаг, и, задвинув его, вышел из кабинета.