Каторжник император. Беньовский

   — Вы имеете в виду башню Сююмбеки? О, с этой башней и с этой царицей связана интереснейшая история. Но об этом расскажу в другой раз. Спешу на урок. Уж увольте, пожалуйста.

С Сабельниковым Беньовский познакомился поближе, когда уже прилично овладел русским языком. От Степана Силыча он узнал, что отставной поручик был из вольных крестьян из-под города Хлынова, ещё не переименованного в ту пору в Вятку. Фортуна улыбнулась сержанту гвардии после того, как Преображенский полк оказался среди тех, кто возвёл на престол захудалую немецкую принцессу из Ангальт-Цербста на российский престол.

Морис Август сам однажды навестил Сабельникова в его скромном жилище. Старый служака усердно прочищал курительную трубку, когда к нему вошёл Беньовский. В клетке на окне задиристо чирикали желтобрюхие чижи — постоялец был любителем певчих птиц.

   — Решил навестить вас, поручик, — сказал Беньовский. — Живём два боевых офицера, можно сказать, под одной крышей, встречаемся за одним столом, а по-настоящему не познакомились.

   — Рад вас видеть в моей келье. Как прикажете величать?

   — Зовите просто — полковник.

   — Присаживайтесь на табурет. Не обессудьте, больше и посадить гостя некуда.

   — Ничего. В походах ко всему привыкаешь, так что я человек неприхотливый. Вы были ранены?

   — Это вы насчёт костылика? Нет, ранен не был. Зато отшагал на парадах да отстоял в караулах добрую половину жизни своей. Теперь на старости лет хворь разыгралась, в ноги ударила. Доктор говорит — ревматизма. Рекомендовал гусиным жиром натираться и Пантелеймону-целителю молиться.

   — О вашей жизни наслышан от Степана Силыча.

   — Силыч добрый человек. Приютил одинокого бобыля. Я за то детишек его арифметике учу. Я ведь на службе и грамотёшку постиг.

   — Расскажите про вашу службу, поручик.

   — Что рассказывать? Тянул нелёгкую лямку. Попал я в государево войско по жеребьёвке. Нас пятеро деревенских парней-одногодков тянули жребий. Выпал мне. Снарядили всей деревней в дорогу, в Санкт-Петербург. Там определили меня за мой отменный рост в гвардию, в Преображенский полк. Прослужил в гвардии всё царствование матушки Елизаветы Петровны. Не раз лицезрел её во дворце, у гроба государыни стоять довелось.

Сабельников умолк, вслушиваясь в чириканье чижей.

   — Ишь, голосистые птахи! Так о чём я... Развод караулов любил принимать самолично граф Алексей Григорьевич Разумовский[20], из хохлов. Подойдёт к солдату, сам под хмельком — любил это самое дело по части выпивки, — и ошарашит служивого несуразным вопросом. Спросит, например: «Что должен сделать солдат, если к нему на штык сядет воробей?» Солдат должен ответить, не моргнув глазом: «Проснуться должен, ваше сиятельство». Если сообразит солдат, как надо отвечать, граф доволен, похлопает солдата по плечу и даст ему целковый. «На, выпей за моё здоровье, служивый». А замнётся солдат — не знаю, мол, — граф рассердится, обложит его матерно. «Дерьмо ты, а не гвардеец». И ещё в зубы норовит дать...

   — Правда, что граф Разумовский был тайно обвенчан с императрицей?

   — Все говорили об этом. А достоверно не ведаю. При матушке Елизавете Петровне до унтер-офицерского чина дослужился. А при ейном племяннике Петре Фёдоровиче совсем тягостной служба стала. Парады, муштра на прусский манер. Генеральские чины государь своей немецкой родне щедро раздавал. Кругом одни спесивые голштинцы. Сам вечно пьяненький, дурит, как дитя малое. То в оловянные солдатики играет, то за фрейлинами бегает. С женой плохо жили по несходству характеров. Матушка Екатерина Алексеевна нашла опору в гвардии. О том, как она нелюбимого мужа устранила и сама трон заняла, знаете, конечно...

   — Наслышан. Вся Европа об этом говорит.

   — Сподвижников императрица наградила щедро. Самые главные из них получили княжеские и графские титулы, высокие военные чины, имения с крепостными душами. Особенно в гору пошли братья Орловы и Григорий Потёмкин[21]. Не обошла матушка вниманием и нас, рядовых участников событий. Крестьянский сын Авдюшка Блинов, сержант Преображенского полка, получил звание подпоручика и дворянское достоинство, правда без крепостных душ. Императрица, однако, знакомясь с проектом указа о наградах, обратила внимание на мою фамилию — не понравилась. Такая фамилия, говорит, мужицкой избой пахнет. И повелела Екатерина Алексеевна, чтобы оный Авдюшка Блинов писался отныне Авдеем Сабельниковым. А через два года, уже поручиком, уволился я на пенсию по выслуге лет и по хворям своим.

   — А как вы в Казани оказались, поручик?

   — До родной Вятчины не доехал, поразмыслив — стоит ли? Родные все вымерли или позабыли меня. Я давно отрезанный ломоть для них. А Казань понравилась. Вот и осел в доме сердобольного Степана Силыча. Стал как бы членом его семьи.

   — Скажите мне, Авдей...

   — Галактионыч по батюшке меня кличут.

   — Скажите, Авдей Галактионыч, возможно ли в России такое, как в Польше? — выговорил Беньовский, медленно подбирая слова. — Чтоб дворянство поднялось против императрицы. Ведь поднялись же против её несчастного мужа.