Каторжник император. Беньовский

На второй день пути маленький караван — десять всадников и ещё несколько навьюченных дорожным скарбом и припасами лошадей — достиг Братиславы. Отсюда двинулись не на Пешт, а, переправившись через Дунай, углубились в просторы Словакии. Делали усиленные переходы, не щадя коней. Однако все меры предосторожности оказались излишними. Никто и не собирался преследовать венгерского злоумышленника. Это и не входило в планы Гаугвица, разыгравшего нехитрый спектакль.

Но отряд Мориса подстерегала у карпатской границы другая неожиданная опасность — шайка словацких гайдуков. Столкновение с ними оказалось вряд ли более приятным, чем возможная встреча с имперскими жандармами. Горную тропу преградил спустившийся по склону всадник в красном, отороченном мехом жупане, с кривой турецкой саблей на боку. За ним в чаще леса смутно маячили ещё несколько всадников.

   — Кто такие? — громогласно крикнул по-словацки человек в красном.

   — Не разумею, — ответил по-польски Беньов.

Разбойник повторил вопрос по-польски и по-венгерски, не спеша вытаскивая из ножен саблю. Позади раздался цокот копыт и послышались голоса. Отряд Мориса попал в окружение.

   — Ты-то кто таков? — спросил Беньов, не теряя самообладания.

   — Вольный атаман. Имя не имеет значения. А прозвище моё Жёлудь. Таких, как я, в Карпатах много. Пан небось?

   — В этих краях все паны, — уклончиво отвечал Морис Август, желая выиграть время.

   — Не скажи. Есть паны, а есть и хлопы горемычные. Видать по одёжке, ты паныч благородных кровей. Слушай меня. Выдашь по доброй воле всё оружие, порох, припасы, отпущу тебя и твоих людей с Богом. Иди своей дорогой.

   — Как бы не так, хлоп! — яростно крикнул Беньов, молниеносно выхватывая из-за пояса заряженный пистолет и стреляя в атамана.

Жёлудь дрогнул и выронил саблю, но в седле удержался. Он был ранен, но не смертельно. А Морис зычно скомандовал слугам:

   — Сабли наголо, ребятушки! И вперёд, только вперёд! Назад нам дороги нет.

Среди гайдуков произошло замешательство. И это позволило маленькому отряду Беньова с боем пробиться сквозь их кольцо. Рубились слуги Мориса отчаянно. Особенно отличились его телохранители великаны Мирчо и Ион, в прошлом не раз скрещивавшие свои сабли с турецкими. Лихих парней подобрал себе Беньов, с военным опытом, и платил им щедро. А Иону положил особое жалованье. Служивший в прошлом в войске валашского господаря, Ион успешно тренировал других слуг в рубке шашками.

И всё же гайдуки долго преследовали отряд Мориса, не прекращая беспорядочной стрельбы из пистолетов и ружей. Не остановил их и пограничный знак с изображением взъерошенного польского орла. Не обошлось без потерь. Был смертельно ранен Ион. Так и умер от потери крови в седле, вцепившись мёртвой хваткой в гриву коня. Двое слуг отделались лёгкими ранениями. Шальная разбойничья пуля слегка задела плечо Мориса Августа, вырвала клок сукна из его плаща и оставила ожог на теле. Да лишились одного навьюченного припасами коня, потерявшегося в суматохе и, вероятно, ставшего трофеем гайдуков.

Уже стемнело, когда преследование прекратилось и тропа перешла в пологую дорогу, окаймлённую елями. Впереди тускло светились оконца каких-то строений, залаяли псы. У околицы селения отряд был остановлен разъездом польских улан.

   — Куда путь держите, Панове? — спросил один из них, как видно старший по чину.

   — В Виленское воеводство. Имение там у меня. Я барон Беньовский, по-венгерски Беньов. Слышали небось?

   — О да, да, — соврал улан, корнет из мелких шляхтичей. — Фамилия знатная. Это вы стреляли в горах?

   — Отбивались от разбойников.

   — Их здесь, увы, немало. Заходят и на нашу сторону, грабят панские усадьбы. Держим в Горлице конный эскадрон. Да что он один может сделать? А далековато вам придётся ехать. Через всю страну. В Польше ныне неспокойно.

   — Что делать, любезный. Проводил бы ты нас к эскадронному командиру. У меня раненые, нуждаются в помощи. Убитого надо предать земле.

   — Рад услужить вашей милости, барон. Следуйте за нами.

«А неплохо быть бароном, — подумал Беньов. — Молодец ты, Морис. Знал, что эти спесивые польские паны поклоняются титулам больше, чем доблестям».

Городка достигли глубокой ночью. На фоне влажного, хмурого неба едва угадывались шпили двух костёлов, черепичные крыши, голые пирамидальные тополя. Эскадронного, квартировавшего в богатом купеческом доме, долго не удавалось добудиться. Наконец он вышел к незваным гостям заспанный, помятый, в стёганом халате, со свечой в руке, разгневанный внезапным вторжением. Но корнет толково доложил ему о встрече с венграми, подвергшимися нападению разбойников в горах.

   — Рад вам, барон. Искренне рад! — воскликнул эскадронный. — Перед вами полковник Казимир Збражский. Наш род из Люблинского воеводства. Сочувствую вам, сочувствую. Вы столько пережили.

   — Пустое. Мой военный опыт помог мне. Во время Семилетней войны испытывал и не такое...

   — О, так вы ветеран войны с пруссаками! Располагайтесь, будьте добры. Мой дом всегда к вашим услугам. Раненых немедля на попечение лекаря! К усопшему позовём ксёндза, отца Бонифация.