Читаем Катрин Денев. Красавица навсегда полностью

В коротком эпилоге, заключающем все три новеллы, Женевьева вновь встречается с Ги спустя несколько лет – ухоженная дама в норковом манто, случайно притормозившая свой «мерседес» у той самой шербурской бензоколонки. Всего лишь двумя-тремя репликами перебрасываются они, из коих следует, что оба счастливы и не жалеют о прошлом. «Кто у тебя?» – «Дочь – Франсуаза». – «А у тебя?» – «Сын – Франсуа». – «Хочешь посмотреть на свою дочь?» – спрашивает Женевьева (девочка сидит в машине). Ги отрицательно кивает и, заполнив бак с бензином, идет к дому, где его ждет рождественская елка, а на пороге встречают Мадлен и Франсуа, зовут поиграть в снежки.

Только сентиментальная мелодия Мишеля Леграна – мелодия прежней любви – звучит на фоне финальных титров. Теперь это мелодия неосуществленности, но она дорога лишь зрителям: героям, похоже, нет до нее дела. А созвучие имен (Франсуа – Франсуаза) и то, что встреча происходит в сочельник, лишь подчеркивают несбыточность волшебной сказки.

Женевьева, в отличие от Ги, с мимолетной грустью провожающего ее взглядом, и вовсе ни о чем не жалеет; она живет настоящим, и если ведает душевную смуту, то это совсем другая история, оставшаяся за пределами фильма.

Пройдет – страшно сказать – тридцать пять лет, и Катрин Денев сыграет в фильме Николь Гарсии «Вандомская площадь». Сыграет вдову владельца ювелирного магазина на самой красивой парижской площади. За спиной Марианны – неудачный роман, брак по расчету, опыт разуверившейся в себе алкоголички, и только смерть мужа заставляет ее заново взглянуть в лицо прошлому. Своего рода постскриптум к истории Женевьевы, только вместо непритязательных зонтиков здесь фетишизируются бриллианты, ставшие теперь лучшими друзьями девушки из Шербура, дамы из Парижа.

Идея персонажей, переходящих из фильма в фильм, иногда даже буквально, под своим именем, близка Деми. Ювелир Ролан Кассар вместе с играющим его актером Марком Мишелем пришел в «Шербурские зонтики» из «Лолы», пережив измену первой возлюбленной. И сама Лола – Анук Эме, укатившая в Америку, еще появится у Деми в фильме «Ателье моделей». Что касается Женевьевы, то она вместе с мужем уезжает в его родной Нант, и кто знает, не довела ли ее бриллиантовая тропа в конце концов до Вандомской площади. Правда, и режиссера, и героиню теперь зовут иначе, но это дела не меняет: ведь Женевьева, как и Марианна – это всего лишь экранные псевдонимы Катрин Дорлеак-Денев.

На каждом этапе своей жизни героиня «Шербурских зонтиков» равна самой себе: она одинаково органична в роли маленькой влюбленной продавщицы, томимой разлукой беременной женщины и холеной замужней дамы. Женевьеву не в чем упрекать: она поступила так, как нашептал ей женский инстинкт. Она – не разрушительница, ее отказ от «идеалов» не только не ведет к выпадению из системы, но как раз-таки обеспечивает ее стабильность. Своего рода динамическое равновесие: союз Женевьевы и Ги, нарушенный войной, породил в итоге два новых, более жизнеспособных союза.

И только романтики Деми с Леграном оплакивают забытую любовь. Это и есть авторская интонация – характерный для Новой Волны актуальный комментарий. Слишком легко перетасовываются пары, слишком эфемерны чувства, расцветающие в лучах комфорта, но вянущие, когда они подвергаются испытанию временем и расстоянием.

В эти же годы, в начале 60-х, Микеланджело Антониони, ломая привычные драматургические и жанровые каноны, выводил тему атрофии чувств на уровень глобальной картины человеческого разобщения и одиночества. Деми давал ей внешне безболезненное разрешение, и иллюзорный хеппи-энд фильма лишь подчеркивал традиционность его структуры. И там и здесь – драма загоняется вглубь, в подтекст; но у Антониони дедраматизируется и сама форма, у Деми получается то, что французы называют drôle de drame – «забавная» драма. Драму (или мелодраму) изнутри взрывает остроумная подмена диалогов пением. Недаром некоторые определяли жанр «Шербурских зонтиков» как лирическую комедию.

«Этот человек, – характеризовала Жака Деми спустя годы Катрин Денев, – верен своим романтическим представлениям о героинях кино. Остальные наши картины стали вариациями на тему персонажа «Зонтиков», некоего женского идеала».

Купаясь в атмосфере Новой Волны с присущими ей иронией и скепсисом, Деми вместе с тем не собирался отказываться от художественных принципов, определявших лицо французского кинематографа на протяжении десятилетий и связанных с корнями, с самим духом национальной культуры. Подвергая их переосмыслению, актуализируя и переплетая с новыми веяниями жизни, тем не менее эти принципы развивал. Потому-то режиссеру и оказалась нужна Катрин Денев – актриса, сочетающая в себе черты психофизического облика современной молодежи и некий классический, освященный традицией тип героини. Героини неоромантической.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное