Катрин (Книги 1-7)

Смущенная Катрин «вдевалась, испытывая желание рассказать ему всю правду. Но сказать правду — значит допустить грубое насилие над этой „пристанью желания“. Она, рассмеявшись, выпуталась из затруднительного положения:

— Муж это муж! К тому же в наше суровое время встречаются самые дикие проявления любви, грубое удовлетворение похоти. Мне пришлось пережить много страшного, с тех пор как мы расстались.

Стремясь увести Филиппа от опасных вопросов, Катрин принялась ласкать его, быстро разбудив дремлющее желание.

Когда колокола соседнего монастыря отзвонили заутреню, герцог проснулся и поцелуем разбудил спавшую Катрин.

— Душа моя, теперь я должен тебя оставить, и Бог тому свидетель, как мне это тяжело, но ночь на исходе.

— Уже?

В розовом полумраке алькова, освещенного догорающей свечой, она увидела, как он радостно и взволнованно улыбнулся.

— Спасибо за твое «уже», — произнес он, целуя ее руку. — Но, Катрин, если эта ночь показалось тебе такой короткой, почему бы нам ее не повторить? Останься! Останься у меня еще хоть немного! На следующую ночь! Я еще не исчерпал свои ласки. Я еще так хочу любить тебя!

— Нет. Не надо… Завтра ты попросишь меня задержаться еще, а я… 0 Филипп, я тебя умоляю!

Поцелуем он заставил Катрин замолчать, а его легкие пальцы скользнули вдоль ее живота, к скрытной пылающей плоти. Со счастливый вздохом Катрин отдалась наслаждению, раскрывшись, подобно венчику цветка, дарящего пчеле свой нектар. Порыв все поглощающей страсти снова охватил их, такой сильный и оглушительный, что вскоре, обессилев, Катрин погрузилась в сладкий сои.

Она не заметила, как Филипп выскользнул из кровати, надел свое черное платье и, в последний раз поцеловав Катрин в плечо, вышел из комнаты.

Прикосновение к этому плечу чьей-то холодной руки разбудило ее. В полумраке комнаты, еще де конца не проснувшись, Катрин увидела у кровати темный силуэт женщины. Прогоревшие свечи едва освещали комнату, а дневной свет еле пробивался сквозь деревянные ставни, закрывающие оконные витражи.

— Вставайте! — раздался спокойный голос. — Вам пора уходить…

Этот голос окончательно разбудил Катрин… Она села в кровати, прикрыв обнаженную грудь шелковой простыней.

— Кто вы? — спросила она.

Женщина повернула лицо к свету. Это была герцогиня, Катрин побледнела.

— Госпожа… — начала она, но неожиданная посетительница не позволила закончить.

— Я вас прошу, делайте то, что я вам говорю! Вставайте и одевайтесь. Я принесла вам одежду, так как вашу забрали, чтобы задержать вас здесь. Я сама выведу вас из дворца.

Хотя в голосе и не чувствовалось гнева, сопротивляться было невозможно. Изабелле Португальской не стоило большого труда добиться повиновения. Ее светлые глаза были так холодны, что униженной Катрин пришлось выйти из кровати — своего смешного убежища. Она надела протянутую ей рубашку, представ на какой-то миг обнаженной перед глазами герцогини. Как только Катрин надела белье, ее достоинство нашло в нем укрытие, и она обрела свое прежнее мужество.

— Почему вы так заботитесь обо мне, госпожа герцогиня? Вам не составило бы труда выбросить меня из дворца, отдав приказ служанкам или страже?

— Нет. Этого я не могу сделать, так как мне этого не простят именно потому, что речь идет о вас.

— Вы поступаете так со всеми женщинами, которым монсеньер герцог оказывает честь? — несколько насмешливо поинтересовалась Катрин.

Изабелла презрительно повела плечами.

— Эти создания? За кого вы меня принимаете? Они исчезают сами по себе без того, чтобы я о них заботилась.

— Почему же со мной…

Катрин воспользовалась наступившим молчанием и зашнуровала принесенное герцогиней черное бархатное платье.

Герцогиня медленно подошла к панно, скрывающему портрет, и включила механизм.

— Потому что вы-совсем другое дело. Долгие годы я со страхом ждала вашего возвращения, и, когда вчера вечером вас узнала, поняла, что то, чего я боялась, произошло. Вы вернулись… вы, единственная, кого он когда-либо любил, единственная, кто держит в плену его чувства и душу! Вы думаете, я не знаю, что он ищет во всех этих женщинах, к которым его толкает ненасытная похоть? Воспоминание о вас, неосознанное желание найти вас в другой. Вы думаете, я не знаю, — понизив голос, с горечью добавила она, — что это Золотое Руно, созданное во время нашей свадьбы, было посвящено не мне, так же как и восхваления придворных поэтов, а другой, страстно любимой, незабываемой!

Смущенная тоном Изабеллы, в котором слышалось страдание, Катрин прошептала:

— Как вы узнали? Я думала, что вы ничего не знаете об этой истории, об этой комнате.