Катулл

Почему нет ни одного человека – хотя бы запоздавшего клиента или спешащего с поручением раба? Почему ни разу не встретилась лектика богача в сопровождении свиты? Палатин словно вымер: гулкая пустота и тишина. И тьма надвигающейся ночи.

А те двое приближались. Они уже не скрывали своего намерения. Приземистый красноречивым движением сунул руку за пазуху. Катулл хотел крикнуть, позвать кого-нибудь, но голос сорвался… Он прошептал что-то невнятно и побежал. Двое бросились за ним. Он знал: сейчас все кончится.

Вдруг его осенило: он умрет у ее порога! Завтра здесь найдут его труп… Что ж, пусть так и будет, решил он устало.

Но, когда двое убийц оказались совсем близко, Катулла охватила ярость. В нем проснулся боевой дух его предков – отважных галлов и суровых римских завоевателей. Нет, он не ягненок, чтобы безропотно подставить шею. Будь они прокляты! И те, кто их послал!

Катулл выругался и нащупал рукоять кинжала, который он постоянно носил с собой. Задыхаясь, он спросил:

– Что вы хотите?

Вопрос был бессмыслен, Катулл знал, что им не нужен его тощий кошелек.

– Не уйдешь, пес, – глухо проговорил рослый убийца.

Неожиданно послышались голоса, шум торопливых шагов, и посреди улицы показалась толпа человек в пятьдесят. При свете факелов мелькали короткие красные плащи, грубые пенулы, блестело оружие. Катулл метнулся к этим людям с внезапной надеждой.

– Помогите… – обратился он к тем, кто оказался ближе. – За мной гонятся… – Он оглянулся на своих преследователей.

Толпа замедлила шаги. Шедший впереди красивый светловолосый человек сказал повелительно:

– Секст, узнай в чем дело.

Другой человек, очень похожий на того, который его послал, подступил к преследователям Катулла:

– Говорите!

Рослый убийца, несколько поколебавшись, насупился и решительно произнес:

– Помпей желает, чтобы его враг был уничтожен. Нам приказано. Никому не следует мешать желанию проконсула.

Он, видимо, ждал беспрекословного повиновения и повторил с уверенностью:

– Приказано самим Помпеем.

– Чем ты не угодил Помпею? – спросил тот, кого называли Секстом.

– Этого я не знаю.

– Кто ты? Откуда?

Что-то удержало Катулла назвать полностью свое имя. Напрягаясь внутренне от сознания все еще угрожавшей ему опасности, он сказал неопределенно:

– Гражданин из рода Валериев… Веронский муниципал…

– Он из Цизальпинской Галлии, провинции Цезаря, – уточнил тот, кого назвали Секстом.

Стоя поодаль, светловолосый приказал:

– Отпусти его. А эти помпеянцы свое прожили[219]. Отправь их к Харону и не задерживайся.

Он стремительно пошел дальше, не обращая внимания на угрозы и возмущенные крики обреченных. За ним двинулся весь отряд. Несколько юношей в красных плащах обступили преследователей Катулла.

Звякнули мечи… Хриплый стон, падение тяжелого тела… Быстрая невидимая возня, мольба о пощаде, еще стон, падение… Исполнившие приказание поспешили догнать своих.

– Сделано, Клодий!

Мрак прильнул к мостовой. Ночное небо плакало холодными мелкими слезами. Катулла бил озноб – клацали зубы. Его спас Клодий Пульхр. Если бы Клодий знал, что перед ним дерзкий поэт, поносивший его в своих эпиграммах, вряд ли он оставил бы ему жизнь. Ненависть к Помпею лишила его обычной проницательности: посланные за головой Катулла сами оказались жертвами междоусобицы. Катулл из провинции, которой официально управляет Цезарь, и Клодий подумал… Впрочем, не все ли теперь равно, о чем думал Клодий?

Катулл вспомнил гадание Агамеды. Видения, вызванные колдовством старухи, не были, значит, только ловким надувательством влюбленного простака, некоторые из них оказались пророческими. Катулл будто снова увидел освещенное факелами, нахмуренное лицо красивого светловолосого человека, – оно возникло перед ним в ту давнюю ночь, в убогом домике близ Эсквилинского кладбища… и только что, здесь, он его узнал.

Так вот к кому обращено сердце Клодии! Вот кого она любит бескорыстно, самоотверженно, с постоянством и нежностью! Своего родного брата Публия!

Они достойны друг друга. Оба святотатцы и разрушители: он – сеятель смуты, бешеный вожак алчной черни, центр смертоносной бури; она – осквернительница семейных уз, верности, чистых и возвышенных чувств, надменная, торжествующая хищница.

Послышалось невнятное бормотание… Катулл приблизился к тем, кто хотел его прирезать. Он наклонился, силясь разглядеть в темноте их лица. Нет, ему показалось: оба убиты, и его помощь не требуется.

Но что это? Он отшатнулся… Один из поверженных врагов тянулся к нему зажатым в кулаке коротким ножом. Боги, сколько злобы в человеческой душе! Умирая, теряя последние силы, эти наемники не различали уже – кого в эти мгновения настигнет их запоздалая месть.

VII