Катушка синих ниток

– Есть разница, понял? Я не обязан тебе объяснять, – ответил Стем. – Я где-то читал, что даже только что родившиеся младенцы узнают голоса своих матерей, представляешь? Они слышат их, еще когда сидят в животе. И с момента рождения голоса матерей нравятся им больше любых других. И тогда я подумал: «Надо же, интересно, а чей голос мне нравился в младенчестве?» Ты пойми, до чего грустно: я всю жизнь мечтал услышать один-единственный голос, но не слышал его, не считая, конечно, совсем коротенького отрезка времени, и вот пожалуйста: оказывается, это был голос Би Джей Отри! Ее хриплый прокуренный голос и пошлые разговоры. А как разговаривает Эбби? Вернее, разговаривала? Нет, моей матерью должна была стать Эбби.

– Ну и?.. Она ею стала. Счастливый конец, все дела.

– Но ты помнишь, как мы смеялись над Би Джей за ее спиной? Как морщились, когда слышали ее смех, гримасничали, когда она начинала вещать. «Ой, ну вы меня знаете, я человек прямой. Что думаю, то и скажу, миндальничать не стану». Как будто этим стоило хвастаться! А все за столом потихоньку обменивались взглядами. И вот теперь я думаю: «Господи, я бы умер со стыда, если бы все узнали, что она моя мать!» Но мне стыдно и за то, что я ее стыжусь. Я начинаю думать, что наша семья не имела право задирать перед ней нос. Я вообще уже не знаю, что я думаю! Иногда я как будто бы оплакиваю упущенное: моя настоящая мать сидела прямо передо мной за нашим обеденным столом, а я и не подозревал, и тогда я страшно злюсь на Эбби, что она мне ничего не сказала, злюсь за этот их идиотский договор. Она, видите ли, запретила моей собственной матери говорить мне, что я ее сын! При том что если бы Би Джей захотела меня вернуть, то Эбби радостно согласилась бы. «Вот, получите-распишитесь, бог дал, бог взял». А папа, ты можешь поверить, заявляет, что отдал бы меня с самого начала.

– Ты говорил об этом с папой?

– Вот и вообрази, – Стем как будто не слышал Денни, – Би Джей, оказывается, никогда не хотела меня вернуть. Смотрела на меня через стол – и не хотела! Да и вообще, сколько раз в жизни она меня видела? Она могла бы со мной встречаться в любое время, столько, сколько бы захотела, а заходила раза два-три в год.

– И что? Она тебе даже не нравилась. Сам только что говорил, что терпеть не мог ее голос.

– И тем не менее она моя мать. Единственная женщина, для которой ты – лучший в мире. Разве этого не заслуживает каждый ребенок?

– У тебя это было, у тебя была Эбби.

– Что же, извини, но этого не достаточно. Эбби – твоя мама, а я нуждался в своей.

– По-твоему, для Эбби ты не был лучшим в мире?

Стем молчал, глядя на ящик у себя в руках.

– Слушай, брось ты эти глупости, – сказал Денни. – Ей даже твоя шея казалась необыкновенной. А если бы нет, ты жил бы совершенно другой жизнью, поверь мне. Тебя бы таскали неизвестно где, у тебя не было бы ни дома, ни родных, и жил бы ты у каких-нибудь опекунов. И небось стал неудачником, знаешь, из тех, кто не может удержаться ни на одной работе и ни с одной женой, даже друзей сохранить. Везде чувствовал бы себя не в своей тарелке, везде не на месте.

Он замолчал. Что-то в его голосе заставило Стема посмотреть на него, но тут Денни выпалил:

– Ха! Ты же понимаешь, что это доказывает.

– Что?

– Ты просто следуешь семейной традиции, вот и все. Традиции «У меня все должно быть как у всех» – до тех пор, пока это не получил. Как Джуниор с домом своей мечты, как Меррик с мужем своей мечты. Точно! Это рискует стать третьей семейной легендой. «В тридевятом царстве, в тридевятом государстве, – речитативом завел Денни, – один человек целых тридцать лет мечтал услышать голос своей настоящей матери, но когда наконец услышал его, то понял, что этот голос и вполовину не так хорош, как голос матери фальшивой».

Стем еле заметно, грустно улыбнулся.

– Черт тебя побери, ты гораздо больше Уитшенк, чем я, – заключил Денни. А потом добавил: – Все, твой клей окончательно засох, разве я не предупреждал? Теперь придется все соскребать и начинать заново.

И он, чуть оттолкнувшись от дверного косяка, выпрямился и начал спускаться по лестнице.

Свой риелтор завелся у семьи довольно давно, в дни, когда еще бодрую Бренду выводили побегать в парк Роберта Эдварда Ли. Хелен Уайли выгуливала там своего ирландского сеттера, и они с Эбби разговорились. Поэтому, когда в субботу утром Хелен пришла – энергичная, деловитая, в вельветовых штанах и теплой, мужского покроя куртке, – ей не понадобилось много объяснять.

– Все понятно, – с ходу объявила она Реду. – Вам нужно что-нибудь основательное. Довоенной постройки, естественно. Не знаю, как вам только в голову пришло думать о квартире в новом здании! Вам требуется жилье, которое не стыдно показать друзьям-по дрядчикам.

– Да, точно, – согласился Ред, хотя никаких друзей-подрядчиков, во всяком случае тех, что могли бы прийти в гости, у него не было.

– Ну, тогда отправляемся? – сказала Хелен Аманде, ведь именно Аманда обратилась к ней и собиралась ехать с ними; сам Ред признал, что помощь ему не повредит.