Катушка синих ниток

– Заведи ему коробку в любом случае. Наверняка там, где он живет, у него одни голые стены.

– Я спросила его вчера, – сказала Аманда, – сообщил ли он квартирной хозяйке, что возвращается, а он ответил: «Мы это обсуждаем».

– Обсуждаем! Это еще что значит?

– Скрытный до безобразия, – сердито бросила Аманда. – Сам во все лезет, в наши дела нос сует, но как только речь о нем, сразу шифруется. Параноик!

– А по-моему, он становится мягче, – отозвалась Джинни. – Может быть, из-за смерти мамы. Я снимала со стены в его комнате фотографии, спрашиваю: «Выбросить?» Там сплошь бесконечные снимки Далтонов, еще сороковых годов, разные тетушки-кубышки с накладными плечами и в толстых чулках. Но Денни сказал: «Не знаю, это как-то чересчур радикально, нет?» Я тогда говорю: «Денни». Прямо вот постучала ему по голове костяшками: «Тук-тук, там внутри ты или кто?»

– Хорошо, – тут же решила Аманда, – тогда пусть берет. – И принялась заворачивать фотографию в газетный лист.

– Денни становится приятнее, а Стем противнее, – подвела итог Джинни. – А папа? С ним вообще невозможно.

– Папа. – Аманда закатила глаза. – Что ни скажи, он всем недоволен. – Она уложила завернутую фотографию в новую коробку, которую склеила Джинни. – Без конца беспокоится из-за дома, – продолжала она, – и сколько времени его будут продавать, и вдруг люди его не оценят по достоинству. Я даже предложила найти Бриллов.

– Бриллов? – удивленно повторила Джинни.

– Первых владельцев, Бриллов. Тех, для кого построили дом.

– Я знаю, кто они такие, Аманда, но они разве не умерли?

– Сыновья вряд ли, я не думаю. Они не намного старше папы. В общем, я папе говорю: «Вдруг сыновья все эти годы жалели о доме и мечтали по-прежнему в нем жить?» Ты же помнишь, как один отреагировал, когда мать сообщила им о переезде. «Ты чего, ма?» – так он сказал. Короче, можно было подумать, что я предложила дом сжечь. «Что за мысли? – раскричался папа. – Что за идиотская идея? Эти их испорченные мальчишки в жизни ничего по дому не сделали, пальцем не шевельнули. Выбрось это из головы». Я сразу на попятный: «Прости, прости, глупость сморозила».

– Это от горя, – сказала Джинни. – Не забывай, он только что потерял любовь всей своей жизни.

– О какой потере ты говоришь? О маме или о доме?

– О том и другом, видимо.

– Ха! – воскликнула Аманда. – Никогда раньше не слышала, чтобы у людей от горя портился характер.

– У кого-то портится, у кого-то нет, – ответила Джинни.

В своих сборах они достигли той стадии, когда казалось, что они не расчищают пространство, а захламляют его. В комнате стояло несколько наполовину заполненных картонных коробок – фотографии для Денни, одеяла для Реда, множество свитеров Эбби для Армии спасения. Каждый свитер обсуждали – «Ты это не хочешь? Тебе пойдет» – и некоторое время разглядывали, но потом вздыхали и бросали в кучу к остальным. Ковер весь покрылся ворсинками, на полу валялись вешалки и чехлы из химчистки; гнетущий серый свет, проникавший сквозь голые окна, придавал комнате унылый, заброшенный вид.

– Слышала бы ты, что папа устроил, когда я предложила оставить здесь его кровать и купить односпальную, – пожаловалась Аманда.

– Что же, могу понять. Он хочет кровать, к которой привык.

– Ты не видела его квартирку – она крошечная.

– Будет странно навещать его там, – заметила Джинни.

– Да, и вчера вечером тоже было странно. Я с ним прощалась, и он спросил: «Возьмешь остатки еды?» Совсем как мама! Тогда один ужин на неделе тебе обеспечен, говорит. О господи, ну не поразительно ли, как жизнь всегда… как бы это сказать… поглощает смерть.

– Даже мальчишки уже привыкли, – ответила Джинни. – Если подумать, поразительнее другое – до чего рано дети узнают, что люди умирают.

– А мы все копим и копим вещи, копим, хотя с раннего детства знаем, что все закончится. Зачем?

С этими словами Аманда обвела взором «накопления» вокруг – коробки, горы подушек, пачки старых журналов, перевязанные бечевкой, лампы со снятыми абажурами. И это были еще пустяки по сравнению с остальным хламом в доме: башнями выцветших книг, чудом не падавшими с письменного стола на веранде, свернутыми коврами в столовой, многочисленными бокалами на буфете, звякавшими всякий раз, когда мимо проносились сыновья Стема. На крыльце ждали отправки на помойку бесчисленные вещи, никому на свете уже не нужные: трехногая складная колыбель, сломанная коляска, высокий стульчик без столика, хозяйственная сумка с веревочными ручками, набитая сломанными пластиковыми игрушками. А поверх – корявый глиняный домик, раскрашенный в детские цвета: красный, желтый, зеленый.

Часть вторая Ох, что за мир, что за мир

Стояло прекрасное, ветреное, желтовато-зеленое утро июля 1959 года. Эбби Далтон, застыв у окна, дожидалась, когда за ней приедут. Она хотела выбежать раньше, чем он просигналит. У ее матери было правило: мальчики должны позвонить, зайти в дом и вежливо с ней побеседовать, прежде чем уйти с Эбби. Но попробуйте сказать это Дэну Куинну! Он не из тех, кто любит поболтать о пустяках.