Катынь. Ложь, ставшая историей

Кстати, о том, чтобы сделать в бараках хотя бы нары, нет ни слова. Пленные по-прежнему лежат на земле — зимой! А ведь это Белоруссия, и зимы там не мягкие.

Впрочем, и в Польше зима в том году выдалась суровая. Это приводило к массовым обморожениям, которые тоже вносили свою строчку в статистику смертности.

Из доклада комитета РКП(б) в лагере № 1 в Стшалково. 23 апреля 1921 г.

«Как раз к зиме, особенно суровой в том году (1919 г. — Авт.) люди оказались буквально голыми и, вынужденные по 20–30 минут простаивать у кухни в очереди за обедом, отмораживали конечности… Из-за температуры — 3–4° в бараках была масса обморожений… Хроническое отсутствие перевязочных материалов вынуждало хирургический отдел по 3–4 недели не делать перевязок. Результат — масса гангрен и ампутаций… не дававших почти ни одного случая выздоровления. Допотопный автоклав с разбитым манометром и термометром давал сомнительную стерилизацию, септические заражения и смерти…»

…Уже по приведенным документам видно, что умерших никак не могло быть 16 тысяч. Главная война ещё не началась, пленных мало: не то 7, не то 13, не то 35 тысяч человек — а счёт умерших уже идёт на тысячи.

Надо отдать должное польскому командованию — оно добросовестно отдавало все нужные приказы, требовавшиеся для того, чтобы с пленными обращались достойно. Но здесь была та же проблема, что и в белой армии — приказы не исполнялись или исполнялись слишком поздно, как в Бобруйске. А добиться их выполнения командование то ли не умело, то ли не хотело…

Врачи постоянно пишут о небрежении администрации, администрация жалуется на наплевательское отношение вышестоящего начальства и недостаток финансирования. Управление военного строительства, отвечавшее за состояние лагерей, вообще ничего не делает.

Не делает или не хочет? Где грань между раздолбайством и геноцидом?

…Это не специально отобранные документы, они приводятся в сборнике снова и снова, с удручающим однообразием. Есть и хорошие лагеря — но там пленные всё равно раздетые, босые, без одеял — разве что меньше голодают. Тёплый барак впору в музее выставлять. А ведь это 1919 год, пленных ещё немного. Станут ли лучше условия, когда их прибудет сто тысяч?

Вопрос, конечно, риторический.

Нет, всё понятно — страна только что образовалась, на её территории идёт война, есть трудности с продовольствием, да ещё феноменальный польский бардак. Но ведь Антанта пожертвовала Польше 3 миллиона комплектов обмундирования! Это в четыре раза превышало потребности польского войска. Никто не говорит, что пленных надо было одевать в новенькие мундиры, но одежду второго срока им что — нельзя было выдать? Тем более что раздевали пленных польские солдаты, за которых правительство должно же нести хоть какую-то ответственность? Или антантовское обмундирование заждались всё на том же базаре?

И ведь что интересно: польская сторона, отчаянно оспаривающая количество умерших, совершенно не отрицает все эти ужасы. Но при этом даже не помышляет о покаянии. Впрочем, Бог с ним, с покаянием, для этого дела ксендзы есть — но хотя бы голову можно склонить сокрушённо? Да, признаем, мы поступили тогда по-скотски. Нет, они ведут себя как избалованный ребёнок: наш бэби всегда прав, это люди вокруг злые.

Прототип Бухенвальда

Ладно, скотские условия существования в лагерях можно списать на неразбериху. У нас тоже всякое бывало, а уж у белых даже в армейских госпиталях такое творилось… Но вот человеческое отношение к пленным от финансирования не зависит.

Вспомним еще раз рассказ А. П. Мацкевича. Помните, он говорил, что при обыске в вагоне за малейшее неповиновение жестоко избивали?

«Я, например, получив только две пощечины за своё одеяло, которое выдал почти что беспрекословно, а других товарищей, как, например, Башинкевича и Мишутовича, избивали не только в вагоне, но и на поле… Всех нас, когда вывезли из города в Белосток, остановили на поле только для того, чтобы избить вторично Башинкевича и Мишутовича».

И далее, в лагере: