Летом 1943 года, выжав из могил всё возможное или же из-за жары, немцы их закрыли. А отступая, они предприняли ряд очень интересных шагов. Например, дотла сожгли дачу НКВД, где осенью 1941 года размещался «штаб 537-го строительного батальона». (Впрочем, отступая, они вообще старались напакостить как можно больше, что заставляет всерьёз задуматься об истинных целях той войны — но это уже совсем другая история…) Что более интересно — они увели с собой троих свидетелей и разыскивали остальных, как реальных, так и неудавшихся. В первую очередь, конечно, Киселёва, но тот заблаговременно ушёл в лес вместе со всей семьёй — немцы со злости сожгли его дом, однако то была уже бессильная злость. Кроме Киселёва и Захарова, искали бывшего начальника станции Гнездово Иванова и других железнодорожников, отказавшихся в своё время быть свидетелями, профессоров Базилевского и Ефимова. Но все эти люди также заранее скрылись — кто куда мог, в основном тоже в лес, чтобы дождаться Красной Армии. НКВД они явно не боялись…
А что самое интересное — немцы послали людей в деревню Борок, чтобы захватить трёх работавших в 1941 году на даче девушек, которые тоже вовремя сообразили, что к чему, и были уже в лесу. И вот это совершенно непонятно. Что крамольного могли они видеть в работе обыкновенных немецких связистов, которым готовили еду осенью 1941 года?
А это точно одна и та же могила?
«В преобладающем большинстве случаев огнестрельных повреждений они тут же проверялись путём… вскрытия черепа и записывались. Если по ходу этих исследований или вообще на трупе обнаруживались особые данные, то тут же производилось полное исследование трупа.
По окончании описанного хода исследования каждый труп в отдельности относился обратно на деревянных носилках для нового погребения».
Если читатель помнит, после того как ЧГК приняла решение о создании Специальной Комиссии, её члены тут же выехали в Смоленск. Прибыли они туда 18 января в 10.45 и уже в 11.50 всем составом отправились на место раскопок. Там к тому времени работали судмедэксперты, которым помогали 200 солдат сапёрного подразделения — раскопки начались ещё 14 января. Никакого дома, о котором писал д-р Бутц, в наличии не имелось, так что экспертизы проводили в палатках.
Состав советской комиссии был более представительным, чем немецкой. В неё входили:
— главный судебно-медицинский эксперт Наркомздрава СССР, директор Государственного научно-исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР В. И. Прозоровский;
— профессор судебной медицины 2-го Московского государственного медицинского института, доктор медицинских наук В. М. Смольянинов;
— профессор патологической анатомии, доктор медицинских наук Д. Н. Выропаев;
— старший научный сотрудник Танатологического отделения Государственного научно-исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР, доктор П. С. Семеновский;
— старший научный сотрудник судебно-химического отделения Государственного научно-исследовательского института судебной медицины Наркомдрава СССР, доцент М. Д. Швайкова.
Им помогали:
— главный судебно-медицинский эксперт Западного фронта, майор медицинской службы Никольский;
— судебно-медицинский эксперт Н… армии, капитан медицинской службы Бусоедов;
— начальник патологоанатомической лаборатории № 92, майор медицинской службы Субботин;
— майор медицинской службы Оглоблин;
— врач-специалист, старший лейтенант медицинской службы Садыков;
— старший лейтенант медицинской службы Пушкарева.
Надо полагать, Прозоровский всё же будет покруче Бутца — по положению уж точно выше. Ему не надо было отвлекаться и на научную работу — уж что-что, а возможности изучения массовых захоронений гитлеровская Германия советским врачам предоставила в огромном количестве. Никто бы не возражал, если бы немцы оставили на нашей территории поменьше братских могил. Вскрывали быстро, смотрели хорошо знакомые признаки — привычная рутинная работа.
«Трупы польских военнопленных были погребены в общей могиле размером 60 х 60 х 3 метра и, кроме того, в отдельной могиле размером около 7 х 6 х 3,5 метра…»