Катынь. Ложь, ставшая историей.

«…В общей сумме отрицательных настроений среди военнопленных превалируют недовольство на отсутствие переписки с родными. Каждодневно с этими жалобами к нам обращаются целые группы военнопленных, требуя ответа, почему им нет писем от их семей.

К нашим заявлениям о том, что в их адрес письма не поступают, они относятся скептически и считают, что письма задерживаются нами.

В июне и июле месяце, чтобы вызвать некоторое успокоение в среде военнопленных, мы дали им возможность писать письма, однако последние нами не направлены по адресам и хранятся у нас. В августе месяце, в связи с получением от Вас официального подтверждения о запрещении переписки, писать письма военнопленным мы возможности не предоставили. В настоящее время у нас хранится до 200 писем на имя содержащихся в лагере военнопленных, поступившие из других лагерей, но таковые военнопленным не вручаются. Все эти письма исходят от жителей территории, отошедшей к Германии.

О том, что переписка им запрещена, военнопленным не объявлено».

Как видим, все еще больше запутывается. Оказывается, сами пленные о запрещении переписки не знали. Письма просто перехватывали. Но самое любопытное — это 200 писем, полученных «из других лагерей». Кто мог писать офицерам, содержащимся в этом лагере? Нижние чины или унтера с шахт Донбасса и дорожного строительства?

В конце сентября начальник УПВ Супруненко докладывал замнаркома ВД Меркулову:

«С марта месяца 1940 г. военнопленным быв. польской армии, содержащимся в лагерях НКВД, запрещена всякая переписка.

За этот период в действующих лагерях накопилось большое количество исходящих и входящих писем, а также заявлений от родственников военнопленных, интересующихся местонахождением последних.

На почве прекращения переписки среди военнопленных, особенно Грязовецкого лагеря, зафиксированы случаи проявления недовольства.

Оперативные отделы ГУГБ заинтересованы в разрешении переписки.

В связи с этим считаю целесообразным разрешить всем военнопленным, содержащимся в лагерях НКВД, посылку писем следующим порядком:

а) военнопленным и интернированным, содержащимся в Грязовецком, Козельском, Суздальском, Ровенском, Юхновском и Севжелдорлаге — по одному письму в месяц…»

О том, была ли разрешена переписка «пропавшему» контингенту, в этом документе ни слова не говорится. Эти люди числятся по другому ведомству. Про них вообще ничего не известно, кроме того, что какие-то слабые контакты с волей все же существовали — об этом свидетельствуют обрывки писем, найденные нашими судмедэкспертами. Скорее всего, если писать и разрешили, то лишь тем, чьи семьи находились на советской территории. Едва ли люди, лишенные статуса военнопленных, имели право на переписку с заграницей.

«Почтовое молчание» явно тоже как-то связано с рокировкой. Но как?

В документах есть упоминание о том, что в Юхновском лагере содержится некий «особый контингент». Вот те, кого перевели в Юхнов, (а позднее в Грязовец), оставив а ведении УПВ.

Справка о военнопленных, содержащихся в Юхновском лагере НКВД. Конец мая — начало июня 1940 г.