Катынь. Современная история вопроса

Не случайно Шелепин во время допроса-беседы 11 декабря 1992 г. заявил следователю Главной военной прокуратуры Анатолию Яблокову о том, что « о преступлении в Катыни и других местах в отношении польских граждан он знает только то, что сообщалось в газетах» (Л.Млечин. Железный Шурик. С. 268).

Это заявление подтверждает несоответствие, допущенное Шелепиным в весьма обширной статье-воспоминании « История суровый учитель», опубликованной в газете «Труд» за 14, 15 и 19 марта 1991 г. В этой статье Шелепин утверждает, что генерал Серов, «имел прямое отношение к расстрелу 15 тысяч польских военнослужащих в Катынском лесу» (Труд. 14 марта 1991). В то же время известно, что Иван Серов в 1940 г. был наркомом внутренних дел Украины, в силу чего он мог иметь отношение только к расстрелу польских военнопленных из Старобельского лагеря в Харькове и заключенных из тюрем Западной Украины в Киеве, Харькове и Херсоне.

В своей статье Шелепин допустил еще одну серьезную ошибку. Он утверждал, что в Катынском лесу были расстреляны 15 тысяч поляков , в то же время как в его записке 1959 г. говорилось о расстреле там 4.421 польских военнопленных.

Объяснить это можно следующим. В апреле 1990 г. во время написания Шелепиным статьи «История суровый учитель» было опубликовано заявление ТАСС с признанием ответственности руководителей НКВД СССР за расстрел 15 тысяч польских офицеров. Эта цифра и вошла в статью Шелепина, так как точные количественные данные из письма Хрущеву он к 1991 г. уже не помнил.

Во время допроса Шелепин также заявил, что «в первые месяцы, не чувствуя себя профессионалом в этой области, он во всем доверился тому, что ему готовили подчиненные, и поэтому подписал, не вникая в существо вопроса, письмо Хрущеву и проект постановления президиума» (Катынский синдром… С. 395) .

Позднее, для исключения такого зависимого положения, Шелепин ввел практику, при которой он, минуя служебную «вертикаль», в сложных ситуациях лично обращался за разъяснениями к оперативному работнику центрального аппарата, непосредственно курировавшему проблему (Млечин. Железный Шурик. С. 184—185). Но это было позже.

О мнимой «ценности» показаний Шелепина свидетельствует следующий факт. Во время допроса Шелепин рассказал следователю ГВП Яблокову совершенно невероятную историю о порядке получения из Архива ЦК КПСС выписки из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) с решением от 5 марта 1940 года. Якобы эту выписку ему принес какой-то сотрудник аппарата КГБ?! Этого не могло быть ни при каких обстоятельствах!

Для получения документа из «Особой папки» Политбюро ЦК КПСС требовалось получить разрешение непосредственно у Первого секретаря ЦК КПСС Хрущева . Шелепин, несмотря на то, что он был Председателем КГБ, не мог непосредственно в Общем отделе ЦК КПСС «затребовать» выписку со сверхсекретным решением Политбюро ЦК ВКП(б). Прежде всего, он должен был обратиться к Хрущеву и получить «добро».

Логично предположить, что Шелепин дал указание руководителю своего Секретариата прозондировать ситуацию с заведующим Общим отделом ЦК КПСС В.Малиным на предмет получения выписки из решения Политбюро ВКП(б). Однако вряд ли В.Малин взял бы на себя ответственность, без согласия первого лица, выдать документ из «Особой папки». Поэтому Шелепин в любом случае должен был обратиться к Хрущеву.

Документ из «Особой папки» или «закрытого пакета» в запечатанном виде спецкурьер ЦК КПСС должен был лично доставить Шелепину. После прочтения получателем курьер был обязан забрать документ (в запечатанном виде) и доставить его обратно в VI сектор Общего отдела ЦК КПСС (архив Политбюро). Трудно поверить, что Шелепин забыл этот порядок. Вероятно, старый чекист решил проверить компетентность военного прокурора и, поняв, что тот малосведущ в тонкостях проблем, которые расследует, соответствующим образом выстроил свои показания, заявляя, что не имел отношения к получению решения Политбюро ВКП(б). В силу этого ценность информации, сообщенной Шелепиным военному прокурору Яковлеву во время допроса в декабре 1992 года, сомнительна.