Катынь

Случилось, однако, нечто непредвиденное: приглашенные в Катынь (на время пребывания там Комиссии) иностранные корреспонденты обратили внимание на то, что на трупах была теплая, зимняя одежда. Они обратились с соответствующими вопросами к членам комиссии, что вызвало замешательство среди присутствующих советских граждан. Известно ведь, что в районе Смоленска можно носить такую одежду в апреле, когда там, как правило, еще холодно (это, в свою очередь, подтверждало немецкую версию времени убийства), но никто не станет носить зимнюю одежду под Смоленском в августе, когда там тепло, даже жарко!

Сперва члены комиссии старались разъяснить корреспондентам, что климат на Смоленщине весьма переменчив… Когда такое объяснение было принято к сведению в полном молчании и с большим скептицизмом, они спасли положение тем, что убрали из своего заключения месяц август и заменили его месяцами поздней осени, включив даже декабрь. Но, очевидно, уже невозможно было изменить в последнюю минуту текст показаний свидетелей — и подлинность этих показаний была, по сути, поставлена под вопрос самой комиссией.

Вопрос документов

Все вышеприведенные аргументы касаются только косвенных обстоятельств, которые поддерживают обвинение советской стороны в совершенном ею катынском преступлении.

Существовали ли обстоятельства, непосредственно указывающие на виновников преступления?

Исследование катынского массового убийства — это не поиск абсолютно неизвестных преступников. Самый объективный судья или наблюдатель не предстает здесь в роли сыщика, который ничего не знает и начинает с того, что подозревает всех и вся. Дело в том, что такое массовое убийство могло быть совершено только с помощью огромного аппарата, имеющего в своем распоряжении огромные средства, — аппарата, в чьей безраздельной власти каким-то образом оказалось (и было убито) несколько тысяч человек, — словом, речь идет о государственной организации.

Итак, преступник — это государство, власть которого в период совершения убийства распространилась на территорию, где было совершено преступление. Иначе говоря, время совершенного преступления указывает одновременно и на убийцу.

Преступление раскрыто. Кто преступник? Его автоматически разоблачает время совершенного преступления.

А что выяснилось на месте данного преступления? Что для определения искомой даты преступления не обязательно нужны ни признание самого преступника, ни показания свидетелей-очевидцев, ни даже медицинская экспертиза или ряд других факторов.

Убитые имели при себе документы — письма, квитанции, дневники и т. п., а прежде всего газеты — газеты с определенной датой, свидетельства их личной жизни, ограниченной во времени. Обычно каждый человек носит с собой такие документальные свидетельства, которые обладают собственной индивидуальностью, связанной с жизнью данного лица, с его началом и концом. В отношении отдельной личности такие документы могут служить лишь косвенной уликой при установлении даты смерти человека, но когда дело идет о массе людей, свыше четырех тысяч, они обретают черты непреложного доказательства, когда совпадение в их датировке совершенно очевидно.

Итак, жизнь тысяч жертв катынского преступления, запечатленная в найденных у них документах, ясно, вне всякого сомнения для здравомыслящего человека, обрывается одновременно, и притом не позднее 1940 года.

А в мае 1940 года государственная власть в районе Катыни была в советских руках.

Можно прибегать к юридическим формулам и вести дискуссию на тему доказательств прямых и косвенных, положительных и отрицательных, — тем не менее факт остается фактом: при реальном и честном взгляде на вещи внезапное прекращение переписки и огромное количество найденных на трупах газет, помеченных весенними месяцами 1940 года, — с одной стороны, и отсутствие каких бы то ни было документов более позднего времени, включая сюда и газеты последующих полутора лет, насыщенных знаменательными событиями, с другой стороны, — представляют собой неопровержимое доказательство.

Как же на это неопровержимое доказательство реагирует советское государство? Оно прикрывается сообщением своей специальной комиссии, которое пытается не только сбросить с него эту тяжесть обвинений, но до некоторой степени просто игнорировать последние. Излагая этот вопрос крайне лаконично, сообщение сочиняет особую легенду о сфальсифицированных документах: