Катынский лабиринт

Решительно ничего о событиях весны 1940 года никто из коренных оптинцев припомнить не мог, расстрел же военнопленных находили вполне возможным и даже в то жестокое время естественным.

Работали пленные и в лесу на заготовке дров. а весной 1940-го спиливали вымерзший яблоневый сад. Помнит еще Клавдия Васильевна, как летом 1941-го строем уводили поляков из лагеря — было их, по ее подсчетам, человек 50.

Итак. санаторий в Оптиной Пустыни существовал до 20.9.1939, лагерь военнопленных — с 25.9.1939 (дата откомандирования конвойной роты) по 27.7.1941. Ну а во время войны в монастыре размещался госпиталь: и Ольга Демьяновна. и Валентин по-прежнему работали там — она прачкой, он, пока не призвали в армию, киномехаником.

К рассказу К. В. Ярошенко осталось добавить немногое.

Большинство польских военнопленных в СССР составляли офицеры запаса, мобилизованные в начале войны. В частности. среди узников Козельска были 21 профессор высших учебных заведений, более трехсот врачей, военных и гражданских. более ста литераторов и журналистов, много юристов. инженеров и учителей, а также около десяти капелланов и один штатский священник. Режим в лагере отличался сравнительной либеральностью, хотя. например, как пишет Свяневич. «любые публичные моления в лагере были строго запрещены, поэтому службы наши принимали характер псрвохристианских катакомбных молений». Именно это обстоятельство впоследствии почти на четыре месяца продлило жизнь ксендзу Яну Зюлковскому, который в момент вывоза из лагеря священников как раз отбывал в карцере наказание за отправление требы, и о нем попросту забыли. Узники регулярно слушали советское радио, читали советские газеты, в частности областную смоленскую «Рабочий путь», и, судя по дневникам, внимательно следили за развитием событий в Европе. Сганислав Свяневич упоминает организованный узниками ежедневный устный журнал, который редактировали студент Виленскою университета подпоручик Леонард Коровайчик и доцент Познаньского университета поручик Януш Либицкий (оба идентифицированы среди катынских трупов). 19 марта 1940 года, в день Св. Йозефа, журнал был целиком посвящен памяти маршала Пилсудского.

«В лагерях. — отмечает Леопольд Ежевский, — в особенности в Козельске и Старобельске, атмосфера была спокойная, даже оптимистическая». Наиболее вероятным вариантом считалась передача пленных союзникам одной из нейтральных стран. В худшем случае, полагали поляки, их выдадут немцам. Между тем прибывшие из Москвы энкаведисты приступили к работе.

Основным содержанием деятельности чинов НКВД в лагере была фильтрация пленных для дальнейшего так называемого «оперативно-чекистского обслуживания». На каждого было заведено досье. Узников допрашивали, иногда по нескольку раз, причем следователи поражали собеседников своей осведомленностью.

Старшим в этой команде был «комбриг» Зарубин. Он отличался от прочих своих коллег редкой образованностью. изъяснялся на нескольких языках, был приятен в общении. «Отношение этих офицеров (следователей НКВД. -Авт.) к пленным в Коэельске было более или менее корректным. — пишет Свяневич, — но комбриг был в этом смысле не только безупречен, но и обладал манерами и лоском светского человека».[41] Зарубин привез с собой небольшую. но хорошо подобранную библиотеку в 500 томов на русском, французском, английском и немецком языках и охотно позволял пленным пользоваться ею; была там, к примеру, книга Черчилля «Мировой кризис», имевшая огромную популярность в Козельском лагере. Интересно, гго майор ГБ Зарубин был единственным энкаведистом, которому пленные по приказу генерала дивизии Минкевича (старшего по званию в лагере) отдавали честь. Лагерное начальсгво беспрекословно выполняло распоряжения «комбрига», в частности, о переводе из одного барака в другой: Зарубин раскладывал свой, малый, пасьянс. «Мне он напоминал образованных жандармских офицеров царской России», — замечает Свяневич, и эго, пожалуй, самая выразительная характеристика Зарубина.

Зарубин не просто тщательно изучал «контингент», но в ряде случаев и принимал решения. Возможно, именно ему обязан жизнью профессор Свяневич. Спасся и другой козельский узник, которому симпатизировал «комбриг», профессор права Вацлав Комарницкий, впоследствии занявший пост министра юстиции в кабинете Сикорского.