Кавалер багряного ордена

— Что Деев раньше времени умрет. И что-то важное то ли сказать, то ли сделать не успеет. А умереть он мог от двух причин: от отсутствия необходимого систематического лечения или же от физического устранения. Я думаю, будь Деев действительно так уж плох, Баев не рискнул бы по Брюсселям раскатывать — сам знаешь, парень он ответственный и терпеливый. Да и то, что Баев кинулся причину смерти Деева выяснять, тоже косвенно мою мысль, что смерть комдива не от естественной причины наступила, подтверждает. Вот и попросил он холодильный вагон, чтобы сохранить тело и, подальше от столичной суеты и тамошнего доносительства, организовать вскрытие, уточнить причину и дату смерти. Я думаю, он рассчитывал на помощь местного аборигена — своего родственничка фон Штерна. То ли фон Штерн ему в такой помощи отказал, то ли по причине недостатка информированности этого патриарха об их семейных делах, но Баев понял, что с его престарелым родственничком тоже что-то не в порядке. Но решил убедиться. И потащил тебя, — Корнев по-отечески отвесил Прошкину подзатыльник, — наивного дурня, разгуливать по кладбищу — в бинокль смотреть на дедушкины апартаменты. Не думал ты, Николай, почему бы Баеву самому на такую прогулку не отправиться? Он кладбищ не боится: ты его сам у могилы отца… приемного в гордом одиночестве наблюдал! Да и на зрение он не жалуется пока что: вон, в тире нашем все мишени разнес — менять уже невмоготу!

Прошкин виновато потупился. Думать он, конечно, думал, но ничего толкового придумать так и не смог. И Корнев продолжил поучать молодого коллегу:

— Да потому, Коля, что ожидал он в доме фон Штерна труп этого видного ученого обнаружить и хотел, чтобы в этой безрадостной ситуации был с ним честный, незаинтересованный очевидец! Который будет наивно голубыми глазами — вот как ты — хлопать и повторять на следствии: мы вместе туда вошли и нашли тело. Но тела не было. Фон Штерн пил чай, живой и здоровый. Вот поэтому-то Баев и впал в такую истерику. Думаю, что он рассчитывал какое-то время отсидеться в тихом и спокойном Н., обустроил жилище так, что таракан бесшумно не проползет, хотел с дедушкой о семейных секретах подискутировать или просто втихомолку из семейного гнезда какие-то крайне важные для него документы экспроприировать. Но его идиллический план порушил некий Генрих Францевич или кто уж он там был… Одно меня, Прошкин, в этом раскладе радует. То, что контроля за самим Баевым здесь больше, чем в той же Москве. Да и шансов у него здесь попасть под трамвай или выпасть из окна куда как меньше… Сейчас ему действительно есть чего бояться. Ведь подумай, Коля, до чего складно получилось бы: эмоционально неуравновешенный субъект застрелился из табельного пистолета после смерти любимого отца и внезапной кончины дедушки. Я просто других вариантов Баева, пока он у нас в Н. гостит, угробить так, чтобы это хоть немного на несчастный случай походило, не вижу! А отвечать за такой случай — сам понимаешь — нам! И лично у меня желания такой ответ держать — честно скажу — ни-ка-ко-го…

Прошкина от описанных перспектив прошиб холодный пот. Он с щемящим чувством вспомнил старые добрые денечки, когда его заботы исчерпывались только борьбой с ушлыми коллегами-интриганами, безграмотными колдовками, ленивыми попиками, образованными троцкистами, разносторонними уклонистами да деятельными вредителями, а мир был прост, понятен и прекрасен, как спелое яблоко. Тогда Прошкина еще не мучили чужие тайны, которые невозможно доверить даже собственному начальнику.

Прошкин тяжело вздохнул. За такие чужие секреты как бы с ним самим беды не приключилось…

— Да будь моя воля, — продолжал сетовать Корнев, — я бы у него пистолет вообще отобрал, даром что он майор, да самого запер для надежности в камере, а ключ тебе на шею повесил!

Прошкин мало обрадовался такому внезапному доверию руководства и даже позволил себе усомниться в эффективности подобного подхода:

— А ведь Ульхта как раз в камере нашли… Замкнутого…

— Мы когда, Николай, в той камере замки меняли? — строго посмотрел на Прошкина шеф.

— Так зачем нам их менять? Они ж крепкие, еще со времен царизма остались — от монастыря. Тем более ключ всего один был… — Прошкин осекся.

— У нас — один. А всего сколько их при царизме сделали, ключей этих? Может, добрый десяток! Может, такой же у фон Штерна с тех достопамятных времен завалялся. Вот и попал в нехорошие руки Генриха, который этот спектакль и устроил, чтобы психологическое давление оказать на такие вот, — разомлевший от пива Корнев легонько постучал Прошкина по лбу, — идеологически нестойкие умы! — убрал руку и тут же посочувствовал Прошкину: — Ты, Николай, тоже что-то бледный и потный весь… Так ведь и до болезни не далеко. А все болезни, как известно, от нервов. А нервы от чего?

Прошкин пожал плечами — он мог только предположить, что нервы от природы, но обнародовать такой безыдейный вывод поостерегся.

— Оттого, Прошкин, что нет у тебя личной жизни, — подытожил Корнев.