Кавалер дю Ландро

— Не упрекайте его, мадам, это золотое сердце, несмотря ни на что.

— Я знаю.

С улицы донесся голос шевалье:

— Я найду ее. Вырву из когтей дьявола!

Десланд бросился за дверь, не попрощавшись. Тоже взлетел в седло и с трудом догнал друга.

— Ты с ума сошел! — выкрикнул он.

— Да!

— Так мы загоним лошадей.

— Тем лучше!

— Вдвоем нас будет слишком много, Десланд. Не будем пугать этих смиренных дам. Останься с лошадьми.

— Старайся держать себя в руках.

— Как ты себе это представляешь? У меня украли Нуайе, состояние, затем ферму. Теперь крадут Элизабет. Довольно! Первому, кого я заподозрю в том, что он хочет что-нибудь у меня украсть, хоть полено, я перережу глотку.

— Но никто не крал у тебя Элизабет!

— Нет, крал, старина. Кюре, святые сестры, вся эта поповская камарилья.

Он зазвонил в колокольчик, как погибающий человек, назвал себя громовым голосом. На сестру-привратницу это, казалось, не произвело никакого впечатления. Она провела его в приемную, потом вышла, следя за ним краем глаза и обронив по пути:

— Вы можете присесть, господин. Я сейчас предупрежу мать-настоятельницу.

— Она моя родственница. Пусть не валяет дурака!

— Это не в ее привычках, господин.

Перед ним, до самого потолка, высилась железная решетка. Ее перекрещенные прутья, с палец толщиной, были выкрашены в черный цвет. Отодвинулся занавес. Вошла мать-настоятельница в своем белом одеянии и черной накидке на голове.

— Рад вас видеть, моя дорогая Элали.

— Зови меня «мать моя» или «госпожа настоятельница», как тебе удобнее.

— Хорошо. Вот я и здесь, мать моя, из мяса и костей, правда, больше из костей, чем из мяса. Тот, кого объявили погибшим, но живой.

— Воздадим хвалу Господу нашему!

— Счастье мое зависит от вас так же, как и от него, если не больше.

— Что ты говоришь, дитя мое?

— Я говорю, мать моя, что место Элизабет Сурди не в этих стенах.

— А где же?

— В Сурди или в Ублоньер, в зависимости от нашего с ней решения. Конечно, я шучу, это она будет выбирать.

— Что за тон? Ты забыл, где находишься?

— Я больше не в казарме, не в строю, не правда ли? Я в святой обители. Моя грубость вас задевает? Надо было надеть перчатки перед разговором? Армия меня не облагородила? Неважно! Я привык выражаться ясно и четко. Я пришел забрать Элизабет, которая принадлежит мне. Она не супруга Господа, она моя жена.

— А разве вы обвенчаны?

— Наша свадьба должна была состояться! Элизабет ушла к вам не по призванию, а под давлением безнадежности. Она считала, что я мертв. А я жив. Ошибочный расклад.

— Юбер, жизнь души не карточная партия. Но я понимаю твое отчаяние и прощаю твое поведение. Но ты должен признать, как бы это ни было тяжело, что ложная весть о твоей смерти была только последней каплей воды, переполнившей чашу.

— Каплей воды!

— Ты не мог не знать о набожности Элизабет, ее любви к Господу нашему Иисусу Христу. Нужна была ничтожная малость, чтобы освободить ее от мирских обязательств.

— Речь шла не об обязательствах, а о событии, которое должно было произойти в ближайшее время, она мне обещала. И только по трагической случайности я не успел ответить… Однако, мать моя, это меня она предпочла Господу, я вас уверяю. Несчастная, как только увидит меня, не будет колебаться ни секунды.

— Ты, однако, богохульствуешь, шевалье. Ты стал таким нечестивцем, несмотря на свое имя!

— Это к делу не относится!

— Под властью своей страсти ты утратил христианское смирение. Я тебе повторяю: наша сестра Элизабет выбрала Бога, только Бога!

— Нет! — закричал шевалье, схватившись за прутья решетки так, что пальцы его побелели. — Если вы верите в то, что говорите, позовите Элизабет. Пусть она выслушает меня, один только раз! Наберитесь смелости!

— У меня хватит смелости, шевалье. Ты забыл, что у нас с тобой одна кровь.

Когда шевалье увидел за прутьями решетки исхудавшее лицо Элизабет, ее тонкие руки в широких рукавах, он застонал, как стонет зверь, попавший в капкан. Слова застряли в его горле. Из самой глубины его существа вырвался крик:

— Вернись!

— Слишком поздно, любимый мой. Я обещала. Все решено.

— Нет! Ты ведь еще не давала обет.

— О небо! Если бы я получила хоть одно письмо от тебя!

— Даже если бы я был генералом, мои письма не могли дойти из России. А я простой лейтенант!

— Но ты же написал мне из Дрездена, рассказывал о Великой армии, о пушках, о твоей кавалерийской дивизии, о короле Мюрате… Но о нас, нашей любви — ни одного слова.

— Я виноват. В эйфории начала… Элизабет, выслушай меня, посмотри на меня! Ты ведь всего лишь послушница, ты еще можешь уйти.

— Я дала обет Богу в своем сердце.

Лучше не описывать последующие сцены, слова и стенания шевалье. Мать-настоятельница положила им конец, сказав:

— Свидание не может больше продолжаться, шевалье. Господь понимает твою боль и, я надеюсь, простит бесчинства, ею вызванные. Пойдем, сестра, настало время прогулки.