Королева сначала вздрогнула, но, приняв этот звук за сигнал, тотчас же тихонько отперла окно и принялась за дело гораздо ловчее, нежели можно было предполагать, потому что не раз в слесарной мастерской, где супруг ее когда-то занимался по целым дням, она брала в свои нежные руки инструменты, похожие на тот, на который в эту минуту она возлагала все надежды на спасение. Услышав, что окно королевы отворилось, ключник постучался в окно жандармов.
— А, — сказал Жильбер, посмотрев в стекла, — это гражданин Мардош.
— Он самый, — отвечал тюремщик. — А что, товарищи, кажется, мы славно справляем службу.
— Как водится, гражданин ключник. Кажется, вы не заставали нас спящими.
— Еще бы, — заметил Мардош, — а в нынешнюю ночь надо держать особенно ухо востро.
— А что? — сказал Дюшен, подойдя к окну.
— Отворите окно, расскажу.
Жильбер отпер окно и обменялся рукопожатием с ключником, который успел уже подружиться с обоими жандармами.
— Что такое, гражданин Мардош? — повторил Жильбер.
— А то, что сегодня заседание Конвента было жарковато. Читали вы?
— Нет, не читали. Что же там было?
— Во-первых, гражданин Эбер обнаружил одно дельце.
— Какое же?
— А то, что заговорщики, которых считали погибшими, живехоньки и в добром здравии.
— То есть Делессар и Тьерри, — сказал Жильбер. — Слышал о них; негодяи бежали в Англию.
— А про кавалера Мезон Ружа слышали? — спросил ключник, так возвышая голос, чтобы могла слышать королева.
— Что, разве он в Англии?
— Ничего подобного, во Франции, — продолжал Мардош тем же голосом.
— Значит, воротился?
— Никогда не уезжал отсюда.
— Вот дерзость-то! — заметил Дюшен.
— Да, порядочная дерзость.
— Ну что же, постараются схватить.
— Разумеется, постараются, да только дело-то, как видно, не совсем легкое.
В эту минуту пила королевы заскрипела, и ключник, испугавшись, чтобы не услышали этого жандармы, наступил на ногу собаке так, что та завизжала от боли.
— Бедная скотина! — сказал Жильбер.
— Ничего, — отвечал ключник, — пускай в другой раз надевает сапоги… Замолчишь ли ты, Жирондист! Цыц!
— Твою собаку зовут Жирондистом, гражданин Мардош?
— Да, пришла в голову такая кличка.
— Так ты говоришь, что… — продолжал Дюшен, который, находясь в тюрьме, слушал все новости с таким же любопытством, как и сами заключенные. — Так ты говоришь, что…
— Ах, да… что это такое… Да!.. Так я сказал, что гражданин Эбер сделал предложение опять перевести австриячку в Тампль.
— Для чего это?
— Гражданин Эбер полагает, что ее перевели из Тампля для того, чтобы ее удалить от надзора Парижской коммуны.
— Да, кажется, кстати, и от покушений Мезон Ружа, — прибавил Жильбер. — Что ни толкуй, а есть подземелье.
— Вот это именно и отвечал господин Анрио; но гражданин Эбер сказал, что коль скоро дано предостережение, то нечего и опасаться, что Марию-Антуанетту можно содержать в Тампле с меньшими предосторожностями, нежели здесь. Оно и действительно, Тампль будет понадежней Консьержери.
— А, право, лучше было бы, если бы ее отвезли в Тампль, — сказал Жильбер.
— Понимаю, тебе наскучило караулить.
— Нет, жалко видеть ее.
Мезон Руж сильно закашлялся, потому что пила, глубоко зайдя в железо, очень завизжала.
— И на чем же решили? — спросил Дюшен, когда кашель ключника утихнул.
— А решили на том, что если она останется здесь, то немедленно начнется суд над нею.
— Бедная женщина! — промолвил Жильбер.
Дюшен — потому ли, что слух его был тоньше, нежели слух товарища, или потому, что рассказ Мардоша не так сильно занимал его внимание, — но только он наклонился, прислушиваясь, что делается за ширмами.
Ключник заметил это движение.
— Теперь ты понимаешь, гражданин Дюшен, — сказал он с живостью. — Покушения заговорщиков будут тем отчаяннее, что им мало остается времени, чтобы исполнить их. Надо удвоить надзор, господин жандарм. Заговорщики замышляют, не более не менее, как ворваться силой в Консьержери, перебить всех и добраться до королевы… то есть я говорю, до вдовы Капет.
— А как бы забрались сюда эти заговорщики?
— Переодевшись патриотами, притворившись, будто хотят повторить 2 сентября… а там выломать двери — и мое почтение.
За остолбенением жандармов последовало молчание.
Ключник с радостью и страхом слушал скрежет пилы, которая продолжала действовать. Пробило девять часов. В то же время в дверь тюремной конторы постучали, но жандармы не обратили на это внимания.
— Ну, что же, мы будем наблюдать, — сказал Жильбер.
— И если надо, умрем на своем посту истинными республиканцами, — добавил Дюшен.
«Теперь она скоро кончит», — подумал ключник, вытирая со лба холодный пот.
— Я думаю, и вы, со своей стороны, тоже не дремлете, — сказал Жильбер. — Ведь и вам не будет поблажки, если бы случилось то, о чем вы говорите.
— Надо полагать, — отвечал ключник. — Оттого-то я и хожу дозором по ночам; вы, по крайней мере, чередуетесь и можете спать из двух ночей одну.
В это время опять застучали в дверь конторы; Мардош вздрогнул. Каждое малейшее обстоятельство могло помешать ему в успехе дела.
— Что там? — спросил он как будто нехотя.