Кавалер Сен-Жюст

— Неограниченный выпуск денежных знаков — вот что перевернуло во Франции торговлю зерном. Их столько накопилось в обращении, что ими представлены все наши богатства как в металле, так и в виде земельного фонда; но они ничего не стоят на рынке, потому что не имеют никакой ценности для потребителя…

Исходя из этой посылки, Сен-Жюст мастерски раскрыл механику искусственно создаваемого голода. Ведь хлеб был: урожай 1792 года давал полную возможность прокормить страну, но зерно не поступало в продажу.

И вот результат:

— Если так будет продолжаться, деньги потеряют всякую цену, обмен придет в расстройство, производство прекратится, ресурсы иссякнут. Нам останется только грызть землю…

Безрадостная перспектива. И прямой удар по жирондистскому правительству: не оно ли повинно в валютном хаосе?

Но, определив одну из основных экономических причин кризиса, Сен-Жюст не видит причины социальной: он ни словом не обмолвился о скупке, спекуляции, о роковом результате жирондистской доктрины «свободы торговли». И поэтому выход, предложенный им, выглядит довольно односторонне:

— Необходимо, сколько возможно, ограничить количество денег; но, чтобы достичь этого, надо уменьшить государственный долг, не прибегая к выпуску новых ассигнатов…

После этой речи Сен-Жюста заметил Марат.

«Единственный оратор, — писал он в своей газете, — доставивший мне некоторое удовольствие… это Сен-Жюст. Его речь о продовольствии свидетельствует о хорошем слоге, диалектике, дальновидности. Когда он станет зрелым… он сделается мужем; это — мыслитель».

Но речь восхитила не одного Марата. Ей бурно аплодировали жирондисты. Особенный их восторг вызвало следующее место:

— Мне не нравятся насильственные законы о торговле. Требуют декрета о съестных припасах! Закон подобного рода никогда не будет разумным…

Новую речь Сен-Жюста услышали санкюлоты Парижа. И отозвались так, что привели в смущение оратора.

12 февраля он явился в Конвент в приподнятом настроении: ему предстояло высказаться по вопросу организации вооруженных сил республики; он тщательно подготовил свое выступление и ожидал, что оно будет хорошо принято.

Когда Антуан проходил через зал, то заметил, что многие депутаты читают какие-то листки, а некоторые иронически посматривают на него. Занятый своими мыслями, он не придал этому значения.

Вдруг как из-под земли возник Демулен.

— Бедный мой Антуан, — с лицемерным сочувствием сказал он, — догадываюсь, ты еще не читал этого. Посмотри-ка, полюбопытствуй, как изощряются эти бездельники! — И он протянул Сен-Жюсту листок.

Это была печатная афиша о продовольствии, в которой среди прочего имелись такие слова:

«…Народ знает, что ораторы, произносящие наилучшие речи и дающие прекрасные советы в народных собраниях, хорошо ужинают каждый вечер… К их числу принадлежит господин Сен-Жюст; сорвемте же гнусную маску, которой он прикрывается!»

Так… Получил… Он хорошо ужинает каждый вечер, и с него надо сорвать гнусную маску. Это за все его труды на благо революции, за бессонные ночи, отданные общему делу…

Демулен с интересом следил за лицом коллеги, которого так «порадовал». Но Сен-Жюст прекрасно владел собой, и на лице его не отразилось смущения.

— Не знаешь, чьих рук это дело? — небрежно спросил он.

— Афишу отпечатали петиционеры, делегаты от секций, собирающиеся сегодня выступить.

— А где они сейчас?

— Вероятно, в зале делегаций ждут своей очереди.

Сен-Жюст отправился в зал делегаций. Там он обнаружил пеструю группу плохо одетых людей; некоторые из них, прислонясь к стене, дремали, двое курили, а один, бородатый, размахивая руками, что-то яростно доказывал своим соседям.

Решив, что это главный, Сен-Жюст подошел к нему.

— Гражданин, — твердо, сказал он, — произошло недоразумение, и я хотел бы выяснить его.

— Тебе чего? — гаркнул бородатый, обернувшись к нему.

— Вам известно это? — Сен-Жюст показал ему листок.

— А тебе-то какое дело? — в том же тоне спросил бородатый, подозрительно оглядывая костюм Сен-Жюста. — Ты ведь, поди, из «черных»? [9]

— Я депутат Сен-Жюст.

Бородатый съежился и смущенно оглянулся по сторонам. Спавшие проснулись. Курившие спрятали трубки. Стоявшие поодаль подошли ближе.

— Извините, гражданин депутат, — сказал после паузы бородатый, — каюсь, не признал.

— Как вы могли написать и отпечатать такое? — Сен-Жюст ткнул пальцем в отмеченное Демуленом место. — Ведь это же грубая, бесстыдная ложь!

Бородатый выпрямился.

— Это писал не я. Грубовато получилось, конечно. Но не такая уж и неправда. Достаточно, гражданин депутат, простите меня, поглядеть на вас, чтобы догадаться, что вы неплохо ужинаете…

Сен-Жюст почувствовал, как кровь приливает к лицу.

— И все-таки это ложь. Я никогда не носил «гнусной маски» и не был равнодушен к нуждам народа.

— Да, пожалуй, здесь малость перехвачено. Но ведь вы же подыгрываете им, хотите или нет, подыгрываете нашим смертельным врагам, которые готовы уморить Париж голодом!

— Вы не имеете права оскорблять депутатов Конвента!