Кавалер умученных Жизелей

Романсы Гусева пела неплохо. С исключительной музыкальностью, умением подать фразу и высокой культурой речи. Так сказала Анна Андреевна, а Гущин бы записал в протоколе, представляй этот материал хоть какой интерес.

Он заехал к Вербиной, наверное, проститься и выяснить, когда она снова будет в Москве. Рассказал об истории Разиных в Америке. Что включен Интерпол, ориентировки должны быть повсюду. И спросил, между делом:

– Вы уж сколько в Москве в эту зиму?

– С двадцатого декабря. Мы с Мариной назначили дату приезда. Кажется, так давно это было.

– Одновременно, значит, в Москве оказались?

– Ну да, только я к вечеру. Она меня встречала. Ее рейс прибыл утром.

– А как, позвольте, с вами связь держать, когда вы у себя, в горах Кавказских?

– Этот же номер, Виктор Васильевич, Всегда один и тот же номер. И, честно Вам скажу, я буду ждать звонков.

– Еще бы. У нас не соскучишься. Вот, опять убийство в папке. Но тут все просто. Бытовуха.

– Меня не волнует криминальная хроника. Мы с вами встретились с трагедией, унесшей жизни тех, кого я знала. О завершении этого кошмара я и прошу вас дать мне знать. Да, и вообще, мы ведь с вами напарники, или пытались стать?

– Вы моя муза в нашем трудном деле. – Виктор Васильевич собрался уходить. – А если вдруг понадобиться Марина, на нее по-прежнему через вас выходить надо?

– Я свижусь с ней. Она вам позвонит. И вы определитесь.

* * *

Виктор Васильевич достал Ларисин диск. Тот, что она оставила на память. Первый разговор сошелся один в один. Но, как только появился Разин, что-то Гущину показалось странным. Он поставил диск, который вернулся от Марины. На нем, при первой фразе Гусевой, фоном тихо звучал джаз. Будто Елена слушала музыку, когда пришел Олег. А, может, и слушала.

И продолжал звучать все время мрачной сцены. Музыкальные композиции следовали одна за другой. И закончился джаз, когда Разин ушел, да не сразу.

На Ларисином диске шел голый, механический текст разговора. Убрали театр у микрофона, или не сделали еще. Эмоционально напряженно бросались странными фразами. Но, вроде бы, по тексту.

И тогда Гущин стал сверять по предложению, включая то один, то другой диск. Пошла игра – найдите пять различий.

И сразу же прояснилось – или один был дополнен, или подправлен другой.

«– Я не собачка, чтобы кинуться на зов. Ты был, как древний бог. Это, считай, как наваждение. Открой балкон, мне как будто воздуха не хватает.

– Так, значит, ты сумела все забыть. – Звук открываемого окна. – И где эта хреновина, стекляшка заостренная, которая есть символ нашей встречи на земле, и устремленности к небу?»

В музыкальном варианте: «Открой балкон, мне как будто воздуха не хватает», и звука открываемого окна не было.

Гущин достал протокол описания места происшествия. Все окна были закрыты. А балкон открывался с пульта. Но его не нашли.

И опять. Фраза за фразой, звук за звуком, Виктор Васильевич работал с материалом. Все совпадало, но на Ларисином диске без музыки.

А, на представленном в милицию, была даже музыкальная заставка. После:

«– Так зачем ты рассказал мне? Да, жуткая история. Но я не судия. И не могу судить Максима, да и не буду. Ведь важно, каков он ко мне. А тебе я сочувствую» какая-то женщина пропела почти целый куплет на английском языке, прежде чем Елена спросила:

«– Так зачем ты в Москве?».

Шло дело к развязке. И все совпадало до фразы:

«– Идем туда, где звездный обелиск. Он будет хранителем отражений нашей страсти».

Потом они занимались любовью. И диск Ларисы был без хруста, и без вскрика. На нем голос Елены, чуть слышно, замирая, произнес последние слова:

«Иди. А я не буду провожать. Ты навсегда остался в обелиске. Прощай, Олег!»

Был звук движений и шагов. Защелкнулся дверной замок. И диск закончился.

Ехать к Ларисе и там искать ответы, – зачем, кто и как что-то сделал с записью? и с какой? – представлялось неизбежным.

Но Гущин, сначала, сделал два телефонных звонка. Два не коротких разговора.

– Хорошо. Жду через час на Мичуринском, – закончил он второй.

* * *

Виктор Васильевич сумел договориться, что не на острый свежий криминал, а на родившуюся у него надежду найти, хотя б обрывок старых, еще предновогодних следов, отрядили двух исключительных специалистов. Гущин знал, где и что ему надо пытаться смотреть. Всей группой поднялись к чердачной двери подъезда Роминых.

Эксперты осмотрели дверь, замок. И сказали, что здесь нечего делать. Если и пользовались этой дверью, то достаточно давно. И открывали лишь родным ключом.

Но, все-таки, они на чердак поднялись.

В строении было четыре подъезда. Общее помещение над ними считалось техническим этажом, оттуда шли два выхода на крышу. И дверь одного из них была взломана, и на скорую руку закреплена изнутри обрезком трубы.