Кавалер умученных Жизелей

Ребенком, в одиннадцать лет, она, летом, играла на даче с соседской девочкой, ровесницей, Аленой. Зимой Марине подарили фокстерьера. Она привязалась и не чаяла в нем души. Щенок бегал с соседской дворняжкой и так заигрался, что и на ночь его не смогли загнать в дом. Это был ее друг, и он предал. Марина плакала всю ночь. А утром пес вернулся, радостный, голодный.

Марина покормила беглеца. Но собралась в Москву. И пса с собою. Вернулась вечером, усталая, одна. Про пса сказала, что в дороге потерялся. А ночью порвала все фотографии, где бедолага был запечатлен. Она была в ветклинике. Собаку усыпила. Он предал. Справедливость в личных чувствах слабый довод. Марина поняла, что не научится предательство прощать. И это свойство сохранилось навсегда.

* * *

И еще. С самых первых дней знакомства с Тиной, Марина, не задумываясь, включилась в интересную игру, предложенную подругой как занимательная необходимость.

– Ты знаешь, – доверяла тайну Тина, – наверное, все взрослые так могут. Но мама моя уж точно, потому что она сразу знает, что я не подумаю.

– Ну, и у меня родители, иногда. Но я думала, они догадываются.

– Кто их знает, этих взрослых. Но мама моя точно все мысли читает, поэтому я сначала отдумаю, а потом уж иду ей на глаза.

– А что же ты думаешь, когда не думаешь?

– Я просто, что вижу, то через голову и пропускаю. «Вот идет пацан» – например – «он достаточно смешной, но, наверное, это пройдет». И, дальше: «Надо предполагать, что пройдет, а что останется. И про себя тоже. Может, я сейчас не смешная, а вырасту смешной. А вот идет девица. Наверное, домой».

– Так что же, если мама твоя в голове читает, она говорит, прочитав ерунду.

– «Ну, Тина, у тебя и ветер в голове. Постарайся собраться, девочка» – вот так, приблизительно, она и говорит.

– Но я люблю думать. Папа показал мне, как это интересно и полезно.

– Да кто тебе мешает! Смотри, какой огромный день. Тебе, если хочешь подумать, ну, я имею в виду, о чем-нибудь личном, совсем не обязательно делать это, когда кто-то рядом. Обдумай все свое, а потом иди – и ветер в голове.

– Мне кажется, что с Тиной Вербиной вам дружить интересно. – некстати заметила Маринина мама вечером, когда девочка обдумывала Тинины слова.

«И, впрямь, наверное, читают. Мама, моя родная – ну, и пусть, ради Бога. Но посторонних к своим мыслям допустить? Я научусь так делать, что пусть прочтут, и скажут: «Ну и дура».

* * *

А следующим утром после беседы с Вербиной старшей, когда время позволяло надеяться, что звонок не сочтут нарушением права на сон, Марина позвонила и спросила у Анны Андреевны:

– Вы могли бы сегодня уделить нам какое-то время? Мы долго с папой вчера разговаривали. У него к вам вопросы. И просьба. И предложение.

– Так заезжайте в середине дня. Положим, в два. Нормальное время?

– Это самое лучшее время из всех возможных.

* * *

Вдовин приехал ровно в два. С огромным букетом из роз и тяжеленной корзиною фруктов.

– Я даже и не помню, на «ты» мы или официальничаем, Анна, так сказать, Андреевна?

– Я думаю, мы не были на «вы». Но не виделись изрядно, так что теперь как скажите.

– А как вы позволите, добрая наша фея? Ведь по гроб жизни благодарны будем, что Маринку от смерти спасли.

– Так, значит, «ты». И никаких не хочу слышать благодарностей, потому что я к Марине сердцем прикипела. И заслуга ваша, что такую дочку на свет произвели и воспитать сумели.

– Ну, спасибо, Анечка, за добрые слова. А, насчет воспитания, так это она сама состоялась такая разумница. Да и гражданка Вербина примером наставляла, да и советом никогда не обделяла. Мне Марина вчера рассказала о многом. Ты же не наказывала ей молчать?

– Я, Влад, Марине доверяю. И в мыслях нет учить, о чем рассказывать другим, о чем молчать. Представь, могла ли девочка тебе условие поставить: «Ты, папа, никому не говори!»

– Вот откуда в ней мудрости кладезь. Так, хорошо, Анечка. Все ясно, что мы никому не скажем. И я понял, что могу тебе свою, так сказать, просьбу, изложить?

Анна присела на диван и указала Вдовину на кресло, приглашая к беседе.

– Сначала вопрос прямой и, безусловно, главный. Меня ты можешь отнести к числу людей, которым ты вниманье уделяешь?

– Ну, Владислав, уж это не вопрос. Вы с Катей в поле моего вниманья. Мы даже, я так думаю, друзья.

– Вопрос другой. Тебе дано предсказывать событья. Могу я попросить подумать обо мне? Какие мне светят в ближайшее время раскладки?

– Я чувствую, что смогу это сделать, потому что. Давай помолчим.

Владислав как будто сгруппировался в кресле, и застыл, в напряжении. Анна буравила его взглядом, зрачки то расширялись во все пространство глазного яблока, то утопали в глубине бездонных омутов глазниц. Но отошли метаморфозы глаз и Вербина промолвила:

– Послушай. Я не буду говорить о личной жизни потому, что твои ощущения правду тебе говорят. И жена у тебя навсегда, любимая и любящая. Только странно, что будет неожиданность от близкого человека. Но не от Кати.