Кавалер умученных Жизелей

А сверхпрограмным номером была «картинка» под названием «Катакомбы», которую Елена Ниловна станцевала сама. Не было сверхсложных танцевальных комбинаций. Все, как в музыке – аккорды, полуфразы. И томительные ферматы. Елена, как бы ниоткуда, появилась в загадочной упреждающей позе со взглядом василиска, так и переходила из одного астрального образа к другому, не открывая тайны, а извещая о ней. Максима обожгло сверкающей, пронзительною мыслью: «Елена Ниловна. Птица Феникс».

Ведь свершилось все, чего и быть не могло. От здравого порыва женитьбы на миллионах, дойти до романтической любви, до Пушкинской Татьяны. Или, как там? Все не так. Но смысл один.

И потом – этот Лебедь. Ромин сразу почувствовал, что что-то внутри не в порядке. Значит, нет аксиом, и другая идет перестройка.

И Максиму удастся прожить, что в мечтах заложил Игорь Разин?

«Так вот он, самый главный вопрос – утвердительно стучало у Максима в груди, – и Елена поможет мне на него ответить».

Простившись с Тиной, Ромин дождался Гусеву у выхода.

– Что ж, не смогли вернуться в юность? – внезапно прозвучал вопрос. – Назад, Максим, заказаны пути. А зрелость – вся ваша. Бескрайнее поле. Стройте планы.

– Буду Жар-птицу ловить. И не отпущу. Одно перо у меня уже есть. Она подарила…

* * *

Алик встретил Марину в аэропорте, и произошло это так радостно, на удивленье. Он подхватил ее на руки, бережно поставил, расцеловались. Чувствовали себя непринужденно, будто выросли вместе. Быстро добрались к машине. И понеслись по автостраде. Марина видела на карте: от аэропорта Кеннеди – по радиусу – в Манхэттен. Но они ехали другим путем.

Алик как с цепи сорвался. Неслись куда-то очертя голову, скорость запредельная. Назвать стрессом то, что испытывала Марина – не сказать ничего. Это был ужас.

Внезапно скорость упала. Они съезжали с улетного шоссе. Алик хохотал:

– Вот так вот, милая моя. Это ерунда, вот на «Феррари» тебя прокачу – век помнить будешь.

– Спасибо – выговорила Марина автоматически. Глаза не открывались, тело била дрожь.

– Да что с тобой, маленькая моя сестренка, не угодил?

Марина тяжело открыла глаза и смотрела на Алика ошарашено. Теперь ехали не спеша, постепенно вливаясь в автомобильный поток большого города.

– Слушай, прости меня, если что не так. Я всегда езжу быстро. И не подумал.

Девушка овладела собой, но сердце колотилось.

– Мне кажется, я была близка к тому, чтобы не успеть сказать Нью-Йорку ни здравствуй, ни прощай.

– Да брось, машина в порядке. Да и дорога просто скоростная, а не гоночная. Я же тебя с ветерком хотел, чтобы влетела в новый мир стремительно – вот тебе и адаптация.

– И, чтоб души не раскрывала, ее ты в пятки мне загнал.

– Нет, раскрытие души осталось в программе. Пятым номером. А сначала размещение, души-макияжи, и ужин тет-а-тет.

– Ну, со своим уставом я завтра выступлю. А поужинать с тобой придется – должен же ты меня ввести в курс дела.

Выяснилось, что квартета в работе не будет. Алик выпал. Его брали в Москву, как сопровождающего и переводчика. Сам он учился на Факультете гуманитарных дисциплин, по окончании получит степень бакалавра.

– Три года полагается, а я уже шестой бултыхаюсь. Нечего спешить.

– Джордж – преподает. Диана в докторантуре на высшей ступени – Факультете Искусств. Мне то, с таким свиным рылом, да в их калашный-раскалашный ряд. Да и вообще, не очень-то я хочу бакалавром быть. Ерунда. Я гонщиком буду.

Они пришли в японский ресторан. Освещение приглушенное и столики обособлены, соседей не видать.

– Здесь хорошо, хотя бы не в окружении сидеть, – Алик огляделся, – А то все торчат вокруг, пялятся, и вожделеют.

– Как это так, – не расслышала Марина, – кто что делает?

– Вожделеют. Что же еще? – только и делают.

– Это как это – вожделеют? Сами по себе? Тебе-то что. Видимо, объект есть.

– Вот то-то и оно-то. Нашли объект, сволочи.

– Да что за предмет у них. На тебя, что ли, «вожделеют»?

И Марина пристально посмотрела на собеседника. И даже оглядела. И разглядела. Алик – как она не видела раньше? – был собою, несомненно, хорош, и даже более. Марина продолжала говорить ни о чем, и наблюдала. Брутальный облик оброс соответствием повадок. В каждом движении головы, туловища и рук была какая-то нарочитая выделанность, демонстрация полного владения телом. Будто каждый палец, казалось, поддерживал беседу. И, в целом, Алик походил, на леопарда, лениво, в уверенности победителя, отворачивающегося от потенциальных жертв, не интересных на сытый желудок.

– Ух, ты, – Марина взглянула хищнику в глаза, – как же я тебя не видела?

– Ты видела другое: что я братишка твой и друг, красавица моя русская – Алик мотнул головой в сторону остального мира, – а там все похоть и криминал. Ты ведь не вожделеешь меня? Потому что ты другая, сестрица Маринушка.

– Слушай, американский мой сводно-двоюродный. Тебе же со мной легко и просто. Так что, если хочешь душу излить, то я вся твоя, – и Марина удивилась, как же ей с ним свободно и откровенно.