Кавалер Золотой звезды

— Достижения будем подсчитывать осенью, — ответил Рагулин и сощурил оба глаза. — А ежели, скажем, для интереса сравнить «Буденный» с «Кочубеем» или с «Ворошиловым», то мы уже и теперь в барышах. Дворы у нас, небось заметил, обгорожены — основной-то огородишко при усадьбе; выход в поле у нас нынче сто процентов, а ворошиловские бригадиры все еще разъезжают по-над дворами и уговаривают баб идти на работу, точно на свадьбу: иная пойдет, а иная к себе на свое поле поспешит, только ее и видели. И еще: мы уже давным-давно закончили третью прополку, посевы у нас чистые, ждем урожая, сено начали косить, а у Артамашова бурьян гуляет по полю — некогда ворошиловцам за своими посевами прополоть общественную кукурузу или подсолнухи. Вот оно — какая выгода… Опять же в кладовой навели порядок: есть у тебя трудодни — милости просим, а нет — обходи десятой дорогой. А то как бывало? Заходи в кладовую всякий, кому не лень, и возле этого места развелось много дармоедов. А теперь кладовая у нас на замке! И хоть меня жадюгой зовут, оскорбление наносят, а ничего не поделаешь, приходится скупиться, сама жизнь заставляет… Скажи, правильно я поступаю?

Сергей сразу не нашел нужного ответа и промолчал, То, что он услышал от Рагулина, убеждало его в том, что колхозы Усть-Невинской нуждаются в каких-то организационных мерах, а каких именно — не знал, и поэтому не мог сказать — правильно или неправильно поступал Рагулин. Ему хотелось ближе познакомиться с тем, о чем рассказывал Стефан Петрович, он весь день проездил с ним по полям, побывал на фермах, в садах, на виноградниках. А на следующий день пошел в колхоз имени Ворошилова.

Алексей Артамашов встретил Сергея во дворе правления, пожал руку, а потом обнял за плечи и, не дав сказать слова, увел в кабинет. Артамашов — веселый, еще молодой человек, всего лет на пять старше Сергея — любил щегольнуть горской одеждой: носил суконные галифе с кожаными леями, шевровые, без каблуков сапожки — такие мягкие, что когда он шел, то шагов не было слышно; длинную, со стоячим воротником рубашку, подпоясанную тонким ремешком; зимой носил кубанку и башлык, а летом — широкополую, из козьей шерсти шляпу. Он был худощав, с коричнево-темным цветом лица, — там, где его не знали, выдавал себя за черкеса и на свадьбах лихо танцевал лезгинку с кинжалами.

— Итак, Сергей Тимофеевич, — заговорил он, неслышно расхаживая по кабинету, — хорошо, что ты сам пришел, зараз мы решим все бытовые вопросы. Говори, что тебе выписать из кладовой?

— Решительно ничего не надо, — поспешно ответил Сергей.

— Брось, брось скромничать. Скромность — штука хорошая, она украшает героя, а все ж таки и герой кушать хочет… Правильно я понимаю?

— Об этом, прошу тебя, не беспокойся.

— А ежели я хочу беспокоиться? — Артамашов подсел к Сергею: — Поросенка возьмешь? Или лучше барана?.. Да ты чего краснеешь, как невеста. Говори! Не бойся, мы не обеднеем…

— Алексей Степанович, — заговорил Сергей, — неужели ты для всех так щедр?

— А что? — Артамашов встал. — Не щедр, а если надо человеку помочь, помогаю. Чего ж скряжничать? Рука дающего — не оскудеет… Знаешь ты об этом? Я не Рагулин! — Он улыбнулся и пояснил: — Есть у нас такой скупой рыцарь, не человек, а жила…

— А мне кажется, что Рагулин-то и есть настоящий бережливый хозяин, — сказал Сергей, вставая, — Вчера я был у него.

— У Рагулина?! — удивился Артамашов. — И ты молчишь? Да расскажи, как он тебя встретил.

— Как? Обыкновенно, — сухо ответил Сергей.

— Наверно, плакал, жаловался, как ему, бедняге, трудно, как он без собрания и шагу ступить не может… А врет и дурачком прикидывается. Ой, скряга! Да у него и секретарь парторганизации такой жадюга! Отобрали у колхозников землю — и гордятся! А что в том плохого, что колхозники имеют в степу свои посевы? Я тоже член партии, а ничего в этом плохого не вижу. Разве у нас земли мало? Земли хватает, даже служащим в аренду сдаем. Пускай себе обрабатывают, все государству польза. Скажем, стихийное бедствие, засуха, неурожай, а я за своих колхозников спокоен, без хлеба они не будут. В колхозе не уродит — у них уродит, вот тебе и выход из положения. А если буденновцев постигнет неурожай, то Рагулину трудно придется.

— Странные у тебя, Алексей Степанович, мысли, — перебил его Сергей. — Для того и колхозы создавали, чтобы не надеяться на «авось», а постоянно иметь урожаи.

— Эх, Сергей Тимофеевич, боевая ты наша гордость, — сказал Артамашов и сокрушенно покачал головой. — Вижу, воевал ты здорово, а в мирных делах ни черта не смыслишь… не обижайся, это я по-свойски. — Артамашов рассмеялся, обнял Сергея за плечи. — А валушка я тебе выпишу. От себя. Все! Договорились.

— А я прошу этого не делать, — решительно заявил Сергей. — И вообще я не нуждаюсь ни в чьих подачках… Ты бы постыдился об этом говорить!

— Ради бога, Сергей Тимофеевич. Зачем же обида? Пожалуйста, но я хотел как лучше. От себя!