Кавалер Золотой звезды

Готовясь к отъезду, Семен поделился своими мыслями с Анфисой. Оказалось, что она думала точно так же. Радуясь тому, что скоро снова будут вдвоем, они условились покинуть станицу, как только заалеет восток. Семен боялся проспать. Не раздеваясь, он лег на лавку и попросил бабку Параську поднять его с первыми петухами. Старуха сквозь сон услышала крик полуночных петухов и приняла их за зоревых. За окном низко-низко плыла луна, в хате было светло, и старуха, решив, что уже наступил рассвет, разбудила квартиранта.

Улица была пуста. Над станицей стоял шум реки. Под горой распушенной ватой лежал туман. Семен подошел ко двору Тутариновых и в нерешительности остановился. В сарайчике под новой соломенной крышей шумно ударил крыльями петух и загорланил охрипшим, простуженным голосом. Семен вошел в сад. Деревья были объяты дремотным покоем. Вот и та груша, под которой он когда-то провел бессонную ночь. Тогда на земле так же рябили лунные блики и от ствола на землю падала тень. По-прежнему два пышных деревца сторожили Анфисино окно. Рама была чуть приоткрыта, блестело стекло. Семен подошел ближе, наклонился и увидел кровать, Анфису, ее сонное лицо, волосы на белой подушке. Из окна повеяло теплом. Семен тихонько постучал:

— Пора вставать.

Анфиса подняла голову и, еще ничего не понимая, испуганно посмотрела на Семена. Затем соскочила с кровати, проворная, в белой ниже колен сорочке, с распущенной косой. Стыдясь Семена, она спряталась за высокую спинку кровати и стала торопливо через голову натягивать юбку.

— Не разбуди батю, — шепотом сказала она, — иди за ворота и жди меня.

На бригадном дворе темнела бричка, нагруженная продуктами и сверху укрытая полостью. Возле ярма отдыхали быки. Из сарая вышел сонный сторож, посмотрел на небо, что-то читая по звездам.

— Ай, как рано явились, — сказал он. — До рассвета еще далече.

— А мы все равно поедем, — ответил Семен и стал подымать быков, которым не хотелось покидать нагретые месте. — Я знаю, какая езда на этом рогатом транспорте.

— Пока доедем…

— Божья худобка, — проговорил сторож, помогая Семену запрягать. — Не езда, а одно удовольствие. Ни тебе вожжи, ни тебе узды. Садись и помахивай кнутиком, а выехал за станицу — ложись себе и зорюй. С дороги не свернут, не то что кони. Постой, постой, а ты знаешь, куда цоб, а куда цобе?

— Хитрость, папаша, небольшая.

— Анфиса сидела на возу, подобрав под юбку босые ноги. Семен взял налыгач и взмахнул кнутом.

— Ну, вот я и казак, — сказал он, улыбаясь Анфисе.

Бричка выкатилась со двора. В ночной тиши гулко гремели колеса, пугая сонных, хрипло лающих собак. За станицей, по берегу реки, белела извилистая дорога, то теряясь в ложбине или в кустарнике, то снова появляясь на пригорке. Горы стояли совсем близко, и между ними блестел кусочек реки.

Семен повесил на рога подручному быку налыгач и, ухватившись рукой за его спину, по дышлу взобрался на бричку. Сел рядом с Анфисой, и она прижалась к нему, посмотрела в глаза. Ну, вот и сбылось то маленькое счастье, о котором вчера мечтали, — они сидели вдвоем на бричке, как могут только сидеть муж и жена, выезжая рано поутру на базар. А вокруг — ни души, лишь степная тишина, нарушаемая стуком колес, да в глубоком молчании дремлют холмы и курганы, а впереди узким полотном белеет дорога.

В это утро и Сергей поднялся рано. Наскоро закусил, выслушал наказ Ниловны, как надо беречь себя, чтобы не простудиться в горах. «На сырую землю не ложись, не купайся — там вода знаешь какая холодная, и, боже тебя упаси, не вздумай прыгать по плывущим бревнам».

Тимофей Ильич посмотрел на жену и сказал:

— И чего ты наговариваешь? На войне ему и не такое пришлось повидать — и ничего, жив-здоров. Ты только вот что, Сергей: домой наведывайся.

Сергей пообещал наведываться домой, взял радиоприемник и вышел. Ниловна провожала его за ворота, уговаривала взять с собой теплое одеяло, подушку.

— На войне тебе и под шинелью было тепло, а тут так нельзя, — настаивала на своем мать.

— Хорошо, мамо, я не буду купаться, не лягу на сырую землю, — сказал Сергей, чтобы хоть немного успокоить мать, — а одеяла не возьму.

В станичном Совете он застал Савву и Прохора и от них узнал, что все три бригадира со своими поварихами выехали на рассвете, а Семен и Анфиса — еще в полночь. «Знаю, знаю, чего Семен так торопился», — подумал Сергей.

Потом он, Савва и Прохор сели на тачанку и поехали по колхозам. Помогли Прохору собрать людей и отправить их на шести конных упряжках. (Все шесть подвод должны были вернуться в станицу.) Пока были выделены подводы и собраны люди, пока Сергей, вручив надежному парню радиоприемник, разговаривал с Саввой о том, в каком месте на реке лучше всего устроить запань для приема сплавляемой древесины, пока Дорофей седлал на этот раз не серого коня, а тонконогого и пугливого жеребца, разговаривая с ним, как с человеком: «А ты пробегайся, пробегайся. Жирный, застоялся, вот и покатай Сергея Тимофеевича, тогда и не будешь грызть ящик», — словом, пока все это происходило, наступил день, и солнце высоко поднялось над лесом.