Кавказ

Что касается черкешенок, то молва об их слишком уж превозносимой красоте, может быть, вредит им, особенно на первый взгляд. Правда, мы видели черкесов, но не горных — вероятно, первобытная красота женщин, сойдя на равнину, переродилась. Кроме того, чтобы судить и оценить ее вполне, надо изучить красоту черкесских женщин так, как сделали это некоторые путешественники и среди них Ян Стрейс, на которого, как мне кажется, можно положиться, тем более, что он принадлежит к нации, которая отличается хладнокровием и нелегко воспламеняется. Ян Стрейс, как показывает его имя, — голландец. Мы сошлемся на то, что он говорит о черкешенках: ведь иногда менее трудно и тем более менее неловко ссылаться на другого, нежели писать самому.

«Все кавказские женщины, — говорит Ян Стрейс, — имеют в себе что-то приятное и нечто такое, что заставляет их любить. Они красивы и белотелы, и эта белизна смешана с таким прекрасным колоритом; что необходимо соединить лилию и розу для того, чтобы представить красоту совершеннее; чело их высокое и гладкое; без помощи искусства брови их так тонки, что они походят на загнутую шелковую нить. Глаза большие, кроткие, но полные страсти, нос правильный, уста алые, рот маленький и смеющийся, подбородок такой, какой свойственен только абсолютной красоте, шея и горло отличаются белизной и дородностью, которых требуют знатоки совершенства, а на плечи, полные и белые, как снег, падают длинные и черные, как смоль, волосы, то распущенные, то заплетенные, но всегда красиво обрисовывающие овал лица.

Когда я говорил об их персях, можно было подумать, что я считаю их чем-то обыкновенным, между тем, нет ничего столь редкого и заслуживающего большего внимания, — я имею в виду изящно уложенные два шара твердости невероятной, о которых можно сказать, не преувеличивая, что ничего нет белее и чище.

Одна из главных их забот состоит в том, чтобы мыть их каждый день, боясь, как говорят они, сделаться недостойными из-за пренебрежения к тем прелестям, какие даровало им небо. Стан их прекрасный, величественный, роскошный, и все манеры свободные, раскрепощенные.

Имея такие прекрасные внешние данные, они не жестоки, не боятся любезностей мужчин, к какой бы нации он не принадлежал, и если даже он подходит к ним или касается их, они не только не отталкивают его, но сочли бы за обиду помешать ему сорвать с них столько лилий и роз, сколько нужно для приличного букета. Как женщины эти свободны, так же добродушны и их мужчины: они хладнокровно смотрят на внимание, оказываемое их женщинам, от которых они не сходят с ума и не делаются ревнивыми ссылаясь на то, что женщины подобны цветам, красота коих была бы бесполезна, если бы не было глаз, чтобы смотреть на них, и рук, чтобы дотрагиваться до них».

Вот как путешественник Ян Стрейс написал в Амстердаме в 1681 году[102], в начале царствования Людовика XIV, слогом, как видно достойным слога Жентиль-Бернарда — поклонника женского пола. Ясно, что исследования Яна Стрейса насчет черкешенок более глубокомысленны, чем мои — я удовлетворюсь тем, что присоединюсь к ним, и приглашаю моих читателей сделать то же самое.

Как бы там ни было, слава о красоте кавказских женщин распространена до такой степени, что на трапезундском и константинопольском базарах за черкешенку платят почти всегда вдвое, иногда втрое больше, чем за женщину, красота коей на первый взгляд показалась бы нам равной с первой или даже превосходящей.

Впрочем, это отступление не только не удалило нас от нашей хозяйки, а напротив, приблизило к ней. Она обещала нам станцевать и сдержала слово. Мы безуспешно искали музыканта, поэтому она была вынуждена плясать под аккомпанемент инструмента, на котором сама и играла. Увы, это лишало ее танцы участия рук.

Танец был так хорош, что мы условились привести какого-либо музыканта, чтоб прекрасная Лейла могла иметь успех более полный и достойный ее искусства.

В восемь часов капитан Граббе пришел за нами: все уже собрались в клубе.

Клуб, как нас уже предупредили, помещался в простой лавке торговца разной мелочью. На прилавке, простиравшемся во всю ее длину, были расставлены сыры разных сортов, свежие фрукты и варенья всех стран. Но что заставляло трепетать сердца, так это двойной ряд бутылок шампанского, выстроенный от одного конца прилавка до другого с правильностью, которая делала честь русской дисциплине. Действительно, ни одна из них не выдвигалась вперед, ни одна не прикасалась к другой. Я не считал их, но было, по всей видимости, от шестидесяти до восьмидесяти бутылок. Таким образом приходилось по две или по три бутылки на гостя при условии, что не потребуется подкрепления из погреба.