Кавказ

Бал продолжался до полуночи с той же самой танцовщицей при участии Баженюка, Михайлюка и Калино, который порой не мог удержаться, чтобы не затмить лезгинский или кабардинский танец русской пляской. Игнатьев же, который должен бы утомиться больше остальных, так как танцевал быстрее всех, был по-прежнему неутомим.

В полночь послышался какой-то шум на дворе, а потом и в коридоре: это были приятели наших охотников. Они были в походных костюмах, т. е. вместо парадных черкесок, в которых они совсем недавно нас принимали, на них были оборванные черкески. Они составляют боевой наряд, пострадавший от колючек и кустарников во время их отважных похождений. Не было ни одной черкески, на которой бы не было следов пули, или кинжала, или пятен крови. Если бы черкески могли говорить, то рассказали бы о смертельных боях, рукопашных схватках, криках раненых, о последних воплях умирающих. Боевая история черкесок, эти кровавые легенды ночи, могла бы стать символом этих людей.

У каждого охотника был двуствольный карабин и длинный кинжал за поясом; нет ни одного среди этих кабардинцев, пули которого не убили кого-то; нет ни одного кинжала, острие которого не отделило бы от туловища не одну, а десятки голов.

Другого оружия нет.

Приятели Баженюка, Михайлюка и Игнатьева принесли и им походные черкески и карабины. Что же касается кинжалов, то они никогда с ними не расстаются, а патронташи их всегда наполнены порохом и пулями.

Двое наших плясунов и музыкант облеклись в свое походное платье. Муане, Калино и я также вооружились.

Мы были готовы.

— Пойдем! — сказал я по-русски.

Охотники посмотрели на нас с удивлением.

— Объясните им, — сказал я Калино, — что мы отправляемся с ними и хотим участвовать в ночном секрете.

Муане утвердительно кивнул, Калино перевел мои слова.

Баженюк, который был фельдфебелем и привык командовать в подобных экспедициях, стал очень серьезен.

— Правду ли, — спросил он Калино, — говорят французский генерал и его адъютант?

Ничто не разуверило бы их в том, что я французский генерал, а Муане — мой адъютант.

— Совершеннейшая правда, — отвечал Калино.

— В таком случае, — продолжал Баженюк, — они должны знать наши обычаи, которым, впрочем, они могут и не следовать, так как они не из нашей компании.

— Обычаи? — спросил я. — В чем же они состоят?

— Два охотника никогда не нападают на одного чеченца: выходят один на один. Если на одного охотника напали два, три или четыре горца, то к нему приходят на помощь столько же охотников, сколько горцев, — ни больше, ни меньше. Если можно убить издали, тем лучше — собственно, карабин служит только для этой цели. Как теперь думают поступить французы, узнав наши правила?

Калино перевел вопрос.

— Точно так же, как поступаете и вы.

— Будете ли вы в засаде своей тройкой или вместе с нами?

— Я бы желал, — отвечал я, — и думаю, что мои товарищи желают того же, чтобы каждый из нас находился возле каждого из вас.

— Пусть будет так: со мной останется генерал, с Игнатьевым его адъютант, а так как вы русский, то делайте, как вам заблагорассудится.

Калино непременно хотел быть там, где более опасно. Ему не терпелось сразиться с черкесом и убить его, за что он мог получить Георгиевский крест.

Мы отправились уже за полночь. Сначала ночь казалась такой мрачной, что ничего не было видно на расстоянии четырех шагов. Но мы сделали шагов сто, и наши глаза уже свыклись с темнотой.

Никого мы не встретили; только собаки приподнимались у порога домов, мимо которых мы проходили, или перебегали через дорогу, они подсознательно чувствовали, что имеют дело с друзьями, ибо ни одна из них не лаяла.

Мы вышли из селения и достигли правого берега реки Яраксу. Шум мелких камней, перекатывавшихся на дне бурной реки, перекрывал шум наших шагов.

Впереди виднелась гора, похожая на груду какой-то черной породы.

Ночь была превосходна, небо словно было покрыто алмазами; здесь как нельзя более была кстати прекрасная фраза Корнеля:

Cette obscure clarte qui tombe des etoiles[103].

Мы сделали почти четверть мили, когда Баженюк подал знак остановиться. Невозможно повиноваться с большей точностью, с какой мы это сделали.

Он прилег, припал ухом к земле и слушал. Потом, приподнявшись, сказал:

— Это мирные татары.

— Как он это может знать? — спросил я Калино.

Калино передал ему мой вопрос.

— Лошади их идут иноходью: горские же лошади вынуждены ходить обыкновенным шагом, посреди скал.

Действительно, через пять минут мимо нас в темноте проехало несколько всадников, человек семь или восемь. Нас не заметили. Баженюк велел нам спрятаться за пригорком правого берега Яраксу. Я спросил о причине такой предосторожности.

Среди жителей равнин горцы часто имеют своих шпионов, и один из этих проезжающих мог быть шпионом, потом он отделился бы от своих попутчиков и дал бы знать татарам. Поэтому мы переждал и, пока они не скрылись из виду, и только после этого снова пустились в путь.

Через полчаса ходьбы мы заметили слева какое-то белое строение. Это была русская крепость Внезапная — передовой пункт всей линии.