Кавказ. Выпуск XIV. Покорение Эльбруса

Там, где снег стал ссыпаться наклонно к основанию горы, хрустящая корка лопнула под моими ногами, и я вдруг исчез в скрытой трещине, словно в люке. Павел был на веревке сразу же за мной и ужаснулся от случившегося. Первым его импульсом был рывок к обрыву, чтобы увидеть, что со мной произошло, но его порыв был сдержан моими спутниками. Трещина была из тех, что расширялась вглубь. Сдерживавшая меня веревка придала мне сил сразу же упереться ногами на полочке с одной стороны и спиной – с другой. Положение было более нелепым, чем неудобным. Руки мои были в карманах, а ледоруб под мышкой. Благодаря прочности веревки и узкому пространству нелегко было воспользоваться ледорубом без опасения уронить его в безвестную глубь подо мной.

Когда я попытался подняться на руках, снежная корка под ними лопнула, и нам всем стоило больших усилий, прежде чем меня вытащили и благополучно поставили на ноги.

Крутизна склонов увеличивалась, холод усиливался, а ветер становился невыносимым, отчего вид у всех был далек от веселого. Утренняя звезда своим странным сиянием и ярким восхождением вызвала в нас восторг на какое-то время. Она предвещала пламенную зарю, которая заставила одного из нас воскликнуть: «Восходит солнце!». Оно взошло внезапным блеском из тумана и вспышек молний, играющих в облаках, которые лежали перед нами и вдали заполоняли степь. Шок был моментальный, но вскоре сменился состоянием ледяного отчаяния, которое не убавилось из-за дезертирства Павла. Он продрог от сильного холода, повернулся и пустился вниз по нашим следам. Час за часом мы шли без привала, надеясь, что солнце принесет с собой тепло.

Рассвет с высоты Монблана – картина неземной красоты: словами передать это невозможно, они создают лишь слабое впечатление. Вдруг восточные гребни гор воспламенились и впервые предупредили нас быть начеку: минуту спустя снег, на котором мы стояли, трещины под нами и вся атмосфера покрылись розоватым оттенком. Облако на вершине, тронутое рассветом, из черного превратилось в серое, а теперь, охваченное вспыхнувшей зарей, вдруг рассеялось, словно привидение, знающее свое время. Когда оттенки начали увядать, солнечный диск взошел на востоке и залил нас потоком золотистых лучей, которые вскоре поглотились дневным светом. Но тепло все еще не ощущалось. Это был серьезный вопрос: сможем ли мы идти дальше? К 7:30 мы были на высоте 16 000 футов и дошли до скал, торчавших у вершины. Ища в них укрытия, мы встали, дрожа, постукивая ногами о камни, похрустывая пальцами, чтобы, если это возможно, предохранить их от морозного покалывания. Едва слышимыми голосами, под зубную дробь, мы решали: возвращаться или же идти дальше. С одной стороны, ветер не утихал, и риск перемерзнуть становился серьезным. Таккер и Франсуа уже не ощущали пальцев. Мои пальцы ног были в том же состоянии. С другой стороны, камни под ногами менее охлаждали ноги, и скалы позволяли укрыться от ветра. Оглянувшись, к нашему удивлению, мы увидели двоих носильщиков[38]: они быстро поднимались по нашим следам. Мы уже было решили возвращаться, когда они подошли к нам. Им было вполне уютно в их бурках, и холод их совершенно не беспокоил. Третий, который пошел с ними, как и Павел, вернулся.

Я сказал: «Если хоть один из носильщиков пойдет дальше, то и я пойду с ним». – «Если хоть один пойдет, пойдут все», – добавил Мур. Решение было принято, и мы вновь обернулись к горе.

С этого времени холод, хоть и жестокий, не причинял боль. То тут то там большие выступы выдавались над поверхностью. Долгое восхождение облегчалось камнями мелкой фракции и привело нас к подножию низких скал.

Чтобы пройти по ним, нужно было вырубить несколько ступенек, и это была единственная трудность, которую пришлось преодолеть на этой горе. Поднявшись к тому, что долго было для нас линией небосвода, мы увидели еще больше скал над собой. Вместо желаемого успеха мы ощущали сомнения. Однако мы пошли дальше, делая несколько коротких привалов.

Мы долго добирались до мощных трещин, которые, в конце концов, прошли. Мы почти неожиданно оказались на уровне обеих вершин и ступили на широкий гребень, расходящийся на восток и запад. Мы повернули налево, лицом к ветру, и сделали последнее усилие. Гребень не представлял трудностей. Ведомые носильщиками, мы шли по нему один за другим, руки в карманах, ледоруб под мышкой, пока не взобрались на высшую точку голых скал, окруженных снегом. Эта вершина была на конце подковообразного гребня, увенчанного тремя четко выделенными возвышениями над снежным плат'o, в котором даже наши непривычные глаза бесспорно различили старый кратер.