Читаем Кавказ. Выпуск XVIII. Трагедия изгнания полностью

С дальнейшим положением Чечни и вообще всего Восточного Кавказа в эпоху, предшествовавшую выселению горцев, мы познакомимся из помещаемой вслед за сим записки, представленной в 1864 году помощником главнокомандующего Кавказской армией военному министру и составляющей часть бывшего в моем распоряжении материала, которым я воспользовался в самых широких размерах.

«Западный Кавказ заселением гор русскими станицами был поставлен в положение, совершенно обеспеченное. На 100 тысяч горцев, выселенных на плоскость и разобщенных друг от друга, мы имели 220 тысяч казаков, также вооруженных и также воинственных; следовательно, при нужде можем вовсе обойтись без войск.

Совершенно в ином положении находимся мы на Кавказе Восточном. Восьмисоттысячное горское население Терской и Дагестанской областей составляет тут почти сплошную массу. Масса эта занимает местность, самую неприступную из всех, какие только обитаемы человеком. Проникнутая мусульманским фанатизмом, распаленным продолжительной войной, она продолжала ненавидеть нас, как недавних еще заклятых врагов, как неверных, и будет сохранять это чувство, до тех пор пока мы останемся в ее глазах гяурами[55]. Чтобы мы ни делали для горцев, как бы ни благодетельствовали их нашим управлением, всякое добро, им сделанное, они будут принимать, как ненавистный дар гяура. Никакие самые мудрые законы, никакая самая искусная администрация не в состоянии изменить этих отношений, до тех пор пока цивилизация не ослабит фанатизма горцев и экономическое развитие не разовьет в них новые потребности жизни. Мы должны стремиться к этому и стремиться сколько можем. Но до тех пор, пока цель эта не достигнута, мы только силой можем сдерживать вражду. Дороги, которые мы прокладываем, укрепления и штаб-квартиры, которые строим, – все это служит только для удобнейшего приложения силы к месту действия, для того чтобы в случае нужды войска наши могли удобнее проникнуть в ту или другую часть края. Без войск, достаточных для действия, все эти средства останутся мертвыми и война, пять лет назад оконченная, может возобновиться в прежних размерах, с прежней силой.

Управляя горцами человеколюбиво, принимая все меры к постепенному образованию их и к улучшению материального быта, мы должны зорко следить за ними и держать в постоянной готовности такие силы, которые могли бы подавить при самом начале всякую попытку к восстанию. Малейшая неудача и даже промедление в наказании виновных может отразиться на всем крае самым гибельным образом.

Но не все части Восточного Кавказа одинаково нам враждебны, и одинаково для нас опасны, следовательно, и не все они требуют одинаково строгих мер предосторожностей. В западном отделе Терской области разноплеменность населения, давняя привычка к русскому управлению, а частью и разность религий населения делают власть нашу почти упроченной; тут возможны только частные мелкие беспорядки. В округе Кумыкском и свойство местности, повсюду ровной, и материальный быт народа, достигший под нашим управлением весьма значительной степени благосостояния, также устраняют опасность восстания.

Дагестан уже находится в ином положении. Искони воинственное и фанатическое население его ненавидит нас, может быть, более, чем кто-нибудь. Скудная, суровая природа страны подает мало надежды на развитие материального быта населения и на смягчение нравов его. Но эта же природа и сложившийся под ее влиянием быт народа облегчает нам управление этим краем и удерживает его в повиновении. Она приучила дагестанцев к труду. Здесь, на скалистых, безлесных горах, каждый клочок земли, способный к обработке, добыт трудами поколений, передается из рода в род и составляет единственное обеспечение существования семьи. Дагестанец дорожит этим достоянием и местом, в котором родился, более всего на свете. По ограниченности мест, сколько-нибудь удобных для жизни, дагестанцы искони привыкли жить большими аулами, привыкли дорожить семейными связями и общественными отношениями, сознали необходимость порядка и власти. По всем этим причинам, никак не рассчитывая на преданность нам дагестанского народонаселения, мы можем, по крайней мере, надеяться, что без важных побудительных причин, без видимых вероятностей успеха, восстания в Дагестане не произойдет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука
Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука