Кавказская Голгофа

   С огромным удовольствием отец Петр выезжал на природу. Он очень любил Кавказ. Посадив близких в небольшой автобус и прихватив с собой нехитрую еду, он любил проехать десяток-другой километров в сторону ближайших гор, где не уставал умиляться и восхищаться местной красотой. «А ну-ка начинайте: «Хвалите Имя Господне...» – просил он всех, кто приехал с ним, и сам умиленно начинал петь эти величавые глаголы. Люди вспоминают, что Батюшка умел радоваться природе с неподдельной детской радостью, прославляя Создателя этой великой гармонии и красы. Он с восхищением прикасался к ярким цветам, расстелившимся пестрым ковром у его ног, с восторгом слушал звонкое щебетание птиц и тихое журчание прохладного горного ручья. А дома мог часами рассказывать о том, как пахнет полынь в степи, про аромат свежескошенного сена... Когда в церковном саду созревали абрикосы, Батюшка брал детей, подводил их к дереву, срывал спелые сочные плоды, всех угощал, а сам говорил с детским восхищением: «Ну посмотрите, какая красота! И кто же их так разрисовал? А пахнут как!» Откусит кусочек: «А сладкие, сладкие какие! А ну-ка рвите себе полные карманы!» Дети рады стараться, а с ними и Батюшка не может нарадоваться.

   Отец Петр благословлял своих прихожан, желавших поехать по святым местам. Когда они возвращались из паломничества, то первым долгом шли к своему настоятелю, ибо уже знали: он ждет их самого обстоятельного рассказа о путешествии. Иногда, по прошествии какого-то времени, отец Петр вновь просил рассказать об увиденном и пережитом. Батюшка считал, что когда человек так несколько раз расскажет, то лучше запомнит свои впечатления и сохранит их на многие годы.

   «Ну, поездили, посмотрели святыньки, помолились? – приветливо улыбался возвратившимся паломникам отец Петр. – Вот и слава Богу, что посмотрели, помолились и вернулись благополучно. А ведь дома как хорошо! У нас тут свой «Иерусалим».

   Действительно, тот, кто хотя бы один раз побывал в «Слепцовке», стремился непременно возвратиться сюда вновь и вновь. «Слепцовская была для нас как свет в конце тоннеля, – делится воспоминаниями матушка Зиновия Федоровна Афонина. – Я была студенткой, училась в Калмыкии, а родители мои с четырьмя младшими детьми жили вместе с батюшкой. И всякий раз мы мчались в «Слепцовку» словно на крыльях. Нигде так мы не могли свободно и легко чувствовать себя православными христианами, как тут. Здесь меньше процветал атеизм, верующий человек мог перекреститься, не озираясь по сторонам. А в самом храме нас встречала такая благодать, что мы забывали обо всем земном».

   Когда пришел час возрождения православных храмов в других станицах Сунженского района, где проживало преимущественно русскоязычное казачье население, люди пошли туда, освященные благодатным словом своего пастыря – отца Петра Сухоносова. Люди шли с верой – искренней, горячей. Кто из них мог тогда предположить, что беда уже стояла на пороге? Страшная, непонятная, необъяснимая война поднимет людей с мест, насиженных веками, и разметет их, словно осенние листья, по всей земле. Когда и станица Орджоникидзевская наполнилась страдальцами, беженцами, вооруженными боевиками и работорговцами, отцу Петру предложили переехать в безопасное место. Кроме того, он нуждался в отдыхе, постоянном врачебном наблюдении и лечении. Но Батюшка смиренно ответил: «А что скажут овцы, когда останутся без своего пастыря? Будь что будет...»

   Часть V.

   И снова скорби...

   Новые гонения

   Шестидесятые годы и особенно их вторая половина ознаменовалась для Батюшки новыми гонениями и травлей. Этому способствовала вся внутриполитическая обстановка: страна готовилась торжественно и помпезно отметить 50-летие Октябрьской революции. Машина идеологического «оболванивания» народа работала на полную мощь, стараясь внушить людям, что в советском обществе наступило полное и бесповоротное торжество атеизма. А для подкрепления этой лжи властям нужны были факты: о закрытых храмах, о дискредитированных священниках... И такие «факты» создавались искусственно.

   Надо сказать, партийным властям бывшей Чечено-Ингушетии давно «мозолил» глаза единственный в Грозном православный храм, уцелевший от разрушения большевистскими вандалами в 20–30-е годы. Стоял он на центральной улице города. Облик «светлого коммунистического города» никак не сочетался с церковью, Двери которой всегда, даже в годы страшной войны с немецко-фашистскими оккупантами, были открыты Для прихожан. Но в Грозном располагалось благочиние Республики, и ликвидировать или даже «временно» закрыть здешний Михайло-Архангельский храм означало вызвать бурю негодования со стороны верующих. Поэтому власти решили для начала расправиться с храмом в «Слепцовке», чтобы тем самым существенно ограничить влияние Церкви на население края.