Кавказская крепость

Больше всех на съезде разглагольствовал Хараев, претендовавший на роль главного теоретика и идеолога новой партии. За долгие годы учебы на юридическом факультете Сорбоннского университета и работы чиновником особых поручений при наместнике Кавказа в Тифлисе, а в период существования Горского правительства — его министром иностранных дел, Хараев приобрел не только ораторские навыки, но также умение гладко излагать свои мысли на бумаге. Нельзя было отказать Хараеву и в уме, который спасал его в сложнейших ситуациях.

Сегодня на съезде он решил пустить в ход свое ораторское искусство. Слишком свежи были в памяти северокавказских эмигрантов серьезные разногласия, имевшие место в их среде в двадцатые годы. Противоречия между «Советом объединенных горцев Северного Кавказа» во главе с Тарковским, Ахмедханом Аварским, Бекович-Черкасским, полковником Хабаевым, князем Каплановым, генералом Улугаем, ратовавшими за «единую и неделимую Россию» — с одной стороны, и «Горским Комитетом», ядро которого составляли Насур, Цаликов, Коцев и Надырхан, боровшиеся за «независимость Кавказа», — с другой, привели к распаду этих эмигрантских организаций. Поэтому главный идеолог старался убедить всех делегатов съезда, среди которых были и лидеры ранее враждовавших эмигрантских формирований, в бесполезности разрозненной борьбы с большевиками и призывал объединиться, чтобы создать новую партию.

Хараев, убедившись, что делегаты внимательно слушают его доклад, продолжал:

— Господа! Мои дорогие кавказские братья! Вы же знаете о моих в прошлом связях с царским родом, которому я, будучи чиновником особых поручений, верой и правдой служил при двух наместниках Кавказа. А сколько неприятностей испытал я за это на собственной шкуре!..

Не успел Хараев высказать свою мысль, как из зала раздался чей-то голос:

— Потому что вы, господин Хараев, в царский дворец ходили с парадного подъезда!

Опытный в полемике бывший дипломат не растерялся и, сообразив, что реплика брошена кем-то из присутствующих на съезде грузинских эмигрантов, заметил:

— Ваш вождь господин Жордания тоже не отставал от меня. Разница была только в одном: Жордания, в отличие от меня, во дворец поднимался с заднего крыльца...

Чтобы прервать неприятный диалог, председательствующий на съезде Тарлан, общаясь к Хараеву, резко сказал:

— Господин Хараев, продолжайте свой доклад!

— В этом-то наша главная беда, господа. Сегодня, когда мы создаем новую партию, не стоит вспоминать о прошлом. История простит нам ошибки, допущенные в молодости, — ответил Хараев, смягчив голос.

— Много экспериментировали мы за годы, прошедшие с момента русского переворота. Теперь все позади: и движение нашего славного полководца Нажмутдина Гоцинского, храбро сложившего свою голову на плахе у чекистов, и беспримерная в истории миссия нашего Тарлана в большевистском аду, и борьба лидеров «Иттихад ислама», «Анатолия Шеркета», «Совета объединенных горцев Северного Кавказа», «Горского комитета», и дипломатическая деятельность хана Аварского в Лиге Наций и многих других борцов за свободу наших гор.

Господа, теперь только крепкий союз между всеми северокавказскими братьями может привести к победе над нашими врагами. Тарлан, наш признанный талант и лидер, и сидящие за столом президиума другие мои коллеги пришли к единому мнению о необходимости создания такого союза. Мы полагаем, что в создаваемую нами Народную партию горцев Кавказа — НПГК — должны приниматься все братья, готовые идти на любую жертву ради достижения нашей цели. Нами должно двигать не чувство мести. Мы должны выглядеть в глазах всего мира более солидно, для чего необходимо иметь не только серьезную платформу, но и политически грамотные кадры, способные защищать ее интересы на международной арене. Следует установить деловые контакты со всеми кругами иностранных держав, готовых до конца бороться против Советов. Мы должны воспитывать эмигрантскую молодежь в духе ненависти к идеям, рожденным русской революцией, воспитывать так, чтобы она не забыла идей газавата и зеленого знамени, под которым мусульмане боролись с неверными...

— Мы не забудем нашего святого Шамиля, замученного в калужских казематах! — прокричал из зала один из дагестанских эмигрантов.

— Не забудем! Не забудем! — начали скандировать участники съезда.

Хараев был в восторге. Высказанные им идеи, рассчитанные на разжигание националистических чувств, возымели действие. Пока делегаты стоя скандировали, Хараев, обращаясь к Тарлану, тихо заметил:

— Подтвердились мои прогнозы, дорогой друг?

— Я никогда не сомневался в твоем ораторском искусстве, ты наш Цицерон, — сказал сияющий Тарлан, не ожидавший такого успеха от доклада «теоретика», каким был для него Хараев.

— Ты скажи об этом своим молчаливым соседям, — произнес Хараев, взглядом показывая на Джима и Мехмета, сидевших в президиуме в числе почетных гостей съезда.