Кавказская слава

Новицкий заметил в смутном мерцании факелов мощную фигуру майора Швецова, рядом еще двух знакомых ему батальонных и поспешил следом. Офицеров собрали в комнату, не ту, маленькую, где вчера принимали Сергея, а большую диванную. Там уже был Вельяминов, одетый как для похода.

Через четверть часа появился командующий. Новицкий глянул на него и подумал — вряд ли Ермолов за минувшую ночь дремал более часа. Плечи обвисли, ссутулились, мясистые щеки обтянулись, словно бы перетекая в мешки, обозначившиеся под глазами. «Не хочу я быть генералом, — мелькнула крамольная мысль — не хочу менять здоровье и радость существования на чины, почести и регалии». «Да кто тебя будет спрашивать? — парировал Сергей свое же собственное здравомысленное суждение, — прикажут, и побежишь вперед и вверх, полезешь по камням, вершинам и годам…»

— Господа офицеры! — начал Ермолов, уперев в колени тяжелые кулаки. — Нам необходимо принять сейчас важное решение, от которого зависит судьба нашего отряда и, очень возможно, судьба всего Кавказского края. Окончательный приказ отдаю я, и я же принимаю на себя всю полноту ответственности. Но прежде чем сформулировать его текст, я хотел бы выслушать суждение каждого офицера, каждого командира батальона, батареи, эскадрона, казацкого полка, начальников ополчений.

Командующий обвел глазами собравшихся. «В подобных случаях, — подумал Сергей, — начинает говорить самый младший по чину, чтобы на него не давил авторитет командиров. Но кого же Алексей Петрович назначит сейчас самым меньшим? Я бы мог выступить первым, чтобы никому не было так уж обидно, но Георгиадис с Рыхлевским будут весьма недовольны, коли так просто раскроюсь в большом собрании. Да и что можно добавить к тому, что сказал генералам уже вчера…»

Ермолов, казалось, уже остановился на ком-то из сидевших в дальнем конце комнаты, как вдруг распахнулась дверь, и в проеме показался тот самый носатый Гогниев; его рота, успел заметить Новицкий, несла караул в это морозное утро.

— Ваше превосходительство!.. — начал он, задыхаясь от переполнивших его чувств.

— Что такое?! — рявкнул Ермолов. — Я же приказал — не мешать!

— Ваше превосходительство! — продолжал ничуть не смутившийся кабардинец. — Да тут такое! К вам!..

В проходе за ним возникла высокая фигура в бурке, и, отодвинув штабс-капитана, в комнату шагнул — князь Мадатов. Он был одет совершеннейшим горцем — черкеска, папаха, чувяки с поршнями, кинжал, шашка. Снял бурку, стряхнул снег на пол, швырнул ее на тахту и выпрямился еще более, глядя в лицо Ермолову:

— Ваше превосходительство! Имею честь доложить, что вверенный мне отряд, выполняя поставленную вами задачу, занял перевал Калантау. Дорога на Акушу свободна.

— Мадатов! — Рык командующего заполнил комнату, пролетая от стены до стены. — Любезный мой Мадатов! Бесценный ты человек!

Он вскочил, кинулся к генералу, обнял его за плечи и затряс, не находя слов. Офицеры тоже вскочили с мест и сгрудились вокруг пришедшего. Только двое остались на месте: Новицкий, не желавший смешиваться с толпой, и Вельяминов, быстро соображавший изменение ситуации.

— Ваше превосходительство! Господа офицеры!

Начальник штаба не повысил голоса, но все обернулись к нему.

— Поздравить князя и поблагодарить у нас хватит времени позже. Сейчас же надо спешно воспользоваться плодами его победы. Надобно выступать немедленно.

Через минуту комната опустела. Остались Ермолов, Вельяминов, Мадатов и — Новицкий, которому командующий кивком головы разрешил присутствовать при рассказе победителя Табасарани и Каракайтага.

— …После чего Эмир-Гамза проникся уважением к русским. По моей просьбе прислал четыре тысячи крепких мужчин. Они расчистили дорогу от снега и помогли перенести пушки через хребет. Отряд занял долину, а я отобрал самых сильных и двинулся к Дженгутаю. Посты горцев, что стерегли ваше движение на перевал, увидев меня за спиной, сразу ушли. — Он повернулся к Ермолову. — Алексей Петрович, путь труден. Пехота пройдет, конница, если спешится, тоже. Но лошади с орудиями не управятся. Мы тянули наши волами. Надо забрать быков в Дженгутае.

Ермолов кивнул Вельяминову:

— Приказать батальонным: аул поделить, животных вывести, дома разломать, что горит — сжечь. Времени — четыре часа.

— Уложимся, — ответил тот жестко. — Здания здесь, хотя и каменные, но поставлены без раствора. Даже инструмента никакого не надо, солдаты все разберут руками.

Новицкий пристально смотрел на Ермолова, и тот поймал его взгляд:

— Есть вопросы, гусар?

— Сейчас ноябрь. Впереди морозы и снег. Как они доживут до весны?

— Об этом им стоило думать раньше, — отрубил командующий; шагнул было к двери, но вдруг опять повернулся к Новицкому: — А скажи-ка, гусар, если бы на нашем месте здесь опять оказался твой Надир-шах. Что он оставил бы в Дженгутае?

Новицкий молчал. За него ответил Мадатов:

— Я тоже слышал о Надир-шахе. Он оставил бы здесь камни, угли и две кучи из отрезанных голов и кистей.