Кавказская слава

— Мемуар. Воспоминания ротмистра Александрийского гусарского полка Сергея Новицкого, участвовавшего в турецкой кампании с девятого года по двенадцатый и успевшего принять участие в отражении наполеоновского нашествия в составе Третьей западной армии. Отставленного по болезни и ранению, полученному в сражении при речке Березине. Кстати, об этом несчастном деле. Я же финала самого-то не видел, только наслышан. Ловко Бонапарту удалось ускользнуть! Все, с кем говорил, адмирала нашего обвиняют. И как же это он французского зверя из-за флажков упустил?

Но прежде чем Георгиадис успел ответить, в дверь постучали, и в щель между полотном и косяком просунулась голова все того же насупленного Мишки:

— Кушать идите, Сергей Александровович. И гостя вашего приглашайте.

— Суров он у вас, — проговорил гость, поднимаясь вслед за хозяином.

— Места здесь такие. Глухие, дикие. Лихие люди наведываются. Мы арсенал тут завели не от одних лишь волков. Мягкому человеку в наших лесах не выжить. Сейчас же они с Марфой Симеоновной недовольны, что еще одного человека кормить придется.

— Вы уж скажите им, чтобы они Трифона моего не забыли, — обеспокоился Георгиадис.

— Непременно, — уверил его с улыбкой Новицкий.

После простого, сытного и немного хмельного обеда они вернулись в кабинет со стаканами недорогого портвейна и раскурили длинные трубки.

— Сначала я был при главной квартире, — начал рассказывать Георгиадис. — В Борисов попал, уже когда Наполеон ушел на тот берег. Потому историю эту знаю более с чужих слов.

— Почему вы отстали?

— Прежде всего — огрызались французы. Ну а дальше: мороз, бескормица, гололедица — они ведь не выбирают, на солдат в какой форме напасть. Я вам вот что скажу, Сергей Александровович. — Он наклонился вперед и поднял чубук. — К Неману фельдмаршал привел едва одну четвертую часть армии, с которой покинул Тарутинский лагерь[22].

— А мне говорили, — Новицкий сделал заметную паузу, подбирая слова. — Будто бы граф затаил обиду на Чичагова, что тот сменил его на Дунайской армии, и решил отомстить таким образом.

Георгиадис невесело рассмеялся:

— Ну что вы! Михайла Илларионович злопамятен, но не глуп. И сводить карьерные счеты солдатскими жизнями он не стал бы. Успокой, Господи, его душу!

Артемий Прокофьевич быстро перекрестился, Новицкий последовал его примеру.

— Нет, догнать Наполеона мы не могли, хотя, честно скажу, не слишком и торопились. Были, возможно, у фельдмаршала основания, но об этом чуть позже. Пока же о борисовском деле. План поимки Бонапарта разработали в окружении императора, помимо главнокомандующего. На карте все сходилось довольно гладко, на местности же возникали естественные препоны. Прежде всего — силы. Половину своей армии адмирал оставил против австрийцев.

— Я слышал, что Эртель должен был привести к нам свой корпус, но предпочел остаться на месте.

— Конечно, эти пятнадцать тысяч пришлись бы вам кстати. Но ведь и с теми войсками, что были у Чичагова, он мог вполне препятствовать переправе. Да — неудачное столкновение с Удино. Кстати, маршал был потому так упрям и настырен, что знал — сзади его настигает уже Витгенштейн. И он обязан был выбить вас из Борисова. Но позиция на том берегу тоже казалась довольно сильной. Переправа наводится не за час и не за два. Пока бы французские саперы работали, адмирал мог подвести полки, эскадроны, поставить батареи и запереть Бонапарта накрепко. Но он обманулся.

— Как?! — воскликнул Новицкий. — Это для меня самое загадочное во всем деле. Поддаться на такую простую уловку! Простейшая демонстрация, понятная, как финт в фехтовании. А он уводит туда все свои силы!

Георгиадис сделал изрядный глоток, затянулся, выпустил клубок дыма и продолжил с большим удовольствием:

— Не такая уж и простая. Наполеон отправил ниже Борисова всего батальон мушкетеров, но с ним пошли еще тысячи этих — жарильщиков. Безоружные толпы отчаявшихся людей, побросавших оружие, способных только жариться у костров и жарить на огне куски конских трупов. Говорят, что не только конских.

— Ужасно!

— Но фельдмаршал предвидел такой конец. Только прискакав к армии, он обещал французам ту же судьбу, что и туркам Ахмед-паши. Помните, Сергей Александровович, лагерь у Слободзеи[23]?

— Помню. И так же помню еще горящий Рущук. Город, что мы сожгли, отходя за Дунай. На четыре версты там было одно только пламя.

Георгиадис понурился. Он тоже видел перед глазами столбы пламени, встававшие над жилищами несчастных болгар, армян, турок, евреев; но вспоминал и солдат армии великого визиря, изможденных, завшивленных, зачервивевших, бредущих между русских шеренг по земле, пропитанной их собственной кровью…

— Я видел горящую Москву, — опомнился он, наконец. — Говорили, что в горящем Смоленске было много хуже.

— Страшным мы с вами делом занимались, Артемий Прокофьевич, — сухо проронил Новицкий.

— Страшное — да. Надеюсь, однако, что не напрасное… Но вы уверены, Сергей Александрович, что занятия эти остались в прошлом?

— Для меня — да.