Кавказская война. Том 2. Ермоловское время

Ермолов, со своей стороны, принимал все меры, чтобы избежать необходимости действовать оружием, и войска, под начальством генерала Сысоева, были только придвинуты к границам Имеретии, а народу объявлена прокламация, призывавшая его к порядку. Создалось странное и беспокойное положение. Открытого вооруженного восстания не было, но русские войска должны были стоять с ружьем у ноги. Злонамеренные люди воспользовались и этим и распустили слух, что солдаты собираются по ночам, чтобы при первом удобном случае вырезать жителей.

Оставлять дела в таком положении было невозможно. Ермолов писал из Дагестана к экзарху, что раз начатое церковное преобразование должно быть доведено до конца, несмотря ни на какие препятствия, иначе народ признает уступку за слабость и даже за боязнь со стороны правительства, что в будущем обещало бы только вечные смуты. А потому он указывал ему на необходимость взять и выслать в Россию двух старейших имеретинских митрополитов, стоявших, как было известно, во главе движения и не оказывавших самому ему, как первосвященнику, должного уважения.

“Оскорбленное самолюбие горделивого монаха,– говорит Ермолов,– одобряло сие распоряжение”. Но арест митрополитов являлся делом нелегким и требовал большой осторожности, чтобы не вызвать окончательно мятежного взрыва в народе. Генерал Курнатовский – “слабое управление которого, по выражению Ермолова, было хуже нашествия татар”– для этой роли было неудобен. “Храбрый офицер этот,– писал про него главнокомандующий императору Александру,– достоин уважения, но старость, притупя способности, сделала его слабым к командованию”. Курнатовский был сменен, а на его место правителем Имеретии назначен командир сорок четвертого егерского полка полковник Пузыревский – некогда, в Отечественной войне, адъютант знаменитого князя Витгенштейна.

Ермолов вполне полагался на известную энергию и благоразумие Пузыревского, однако же, в предвидении новых беспорядков, он отложил свою поездку в Петербург и поспешил вернуться из Дагестана в Тифлис.

Пузыревский прибыл в Кутаис в начале 1820 года. Осмотревшись в крае, он увидел, что замыслы мятежников приняли размеры неизмеримо шире, чем можно было бы судить по внешности. Митрополиты открыто благословляли народ на подвиг освобождения отечества, в церквах освящалось оружие, и священники раздавали его своим прихожанам. Имеретинцы даже выбирали себе уже и царя: одни требовали князя Зураба Церетели, другие – сына его, Григория, третьи указывали на князя Ивана Абашидзе – сына царевны Дареджаны, дочери Соломона Великого. Но большинство отвергало всех этих трех претендентов и требовало царя по прямой линии от древней крови Багратидов.

Медлить долее с арестованием главных заговорщиков Пузыревский считал невозможным. Предположено было выбрать темную ночь и, направив несколько малых летучих отрядов, разом захватить в свои руки всех коноводов восстания. Намерение хранилось в величайшем секрете. Солдаты не должны были знать, куда и зачем их ведут, да и каждому из начальников этих летучих партий должно было быть известно только то, что ему поручено.

Всех арестованных Пузыревский предполагал привезти в редут, построенный вне Кутаиса еще покойным Симановичем, а отсюда отправить их под сильным конвоем в Тифлис, в случае же крайности перебить и трупы бросить в реку. “Чтобы пленные были смирнее, не могли бежать и не были узнаны во время провоза жителями, я прикажу – проектировал, между прочим, Пузыревский в письме Вельяминову,– надеть на них холщовые мешки с отверстием против рта и перевяжу сверх мешков по шее и по поясу”. Предоставляя Пузыревскому полную свободу действий, Вельяминов отверг, однако же, последнюю меру, как слишком суровую и совершенно напрасную. “Вообще,– писал он ему,– надо более всего страшиться смерти митрополитов, убийство которых может не только возмутить имеретинцев, но произведет дурное впечатление и на наших солдат, привыкших относиться к духовенству благоговейно”. Но если бы крайность заставила прибегнуть к этому средству, то Пузыревскому приказано было отнюдь не оставлять тела убитых в Имеретии, а тем более не кидать их в реку, так как тела могут всплыть и дать только пищу суеверию народа; напротив, их велено было вывезти даже из Грузии и предать земле не ближе Койшаура.